Бодлер тебя считает братом,
а Филдинг обращается к тебе каждые несколько абзацев,
как бы убеждаясь, что ты еще не закрыл книгу,
и вот я призываю тебя вновь,
дотошный призрак, темная безмолвная фигура,
стоящая в проеме этих слов.
Поуп тебя приглашает в роскошный свой кабинет,
с полки снимает Овидия в кожаном переплете, чтобы тебе показать.
Теннисон отпирает ворота в обнесенный рвом сад,
а с Йейтсом ты склоняешься над сломанным грушевым деревом
в затянутый низкими тучами день.
Но сейчас ты здесь, со мной,
пущен в чистое поле этой страницы,
мы не вписаны ни в зал, ни в стриженый сад,
не марширует Zeitgeist на заднем плане,
и не наброшен плащом на плечи тяжелый этос.
Нет, наша встреча коротка и случайна,
неприметна под моноклем Истории.
Быть может, ты тот, кому я придержал дверь
сегодня утром на почте или в банке,
или тот, кто мне завернул пятнистую рыбину.
Быть может, мимо тебя я прошел на улице,
или твое лицо мелькнуло за рулем встречной машины.
Сверкает солнце у тебя на ветровом стекле,
и, глядя в навесное зеркальце,
я вижу, как ты – мой отзвук, мой двойник – таешь
и исчезаешь за излучиной дороги,
по которой мы обречены скитаться вместе.