А Л Е К С Е Й Р Е П И Н
В Н Е Д О Р О Ж Н И К
МОСКВА, 2004
По нам звонит колокол,
но мы еще живы –
бывшие сержанты великой Империи,
презирающие призывы
текущих прохвостов новой эры.
Рядом с нами чужие дети,
варвары справляют свои обряды,
время стало бесплатно-бессрочно.
Учимся умирать в одиночестве.
* * * *
Я – внедорожник.
То есть люблю застрять
в лесах, полях, болотах.
Это не хобби, не бесплатный спорт,
а способ оставаться в жизни
среди талантливых людей,
привыкших к чистым нотам,
приникших к чистым водам,
купающимся в родниках удачи.
Мне ж грудой медяков
в местах торговых отсыпают сдачу,
и нет таких ****ей,
чтоб вслед мне одобрительно смотрели.
Да здравствуют цветы, трава, березы, ели,
и прочая нестойкая природа,
где можно непонятный стыд свой
скрыть и тихо сохранить;
да здравствуют (я робко улыбаюсь),
кусочки хлеба и простые сигареты:
я жив пока – упертый одинокий внедорожник,
и мне дано бродить там,
где никто не ходит,
где не нужны смарт-карты и билеты…
Я все-таки безлюдник и безбожник,
а может и притворство это.
* * * * * *
В Москве не пить –
как будто не курить,
без допинга немыслима свобода,
она здесь также в том,
что всем на все плевать.
Дыханье рвут соединенья углерода,
мозги покрыты салом безнадежных слов…
Тут все и всё – дворняжецкого рода,
и только мертвый в городе Москве
спокойно может спать.
* * * * * *
Ветры не слишком
сильны и скоры,
но за тысячи лет
раздувают горы,
которые убереглись
от другой беды –
капель воды.
* * * * *
Хотел поспать – да не спится,
внутри летает птица
печали.
Сны не любят,
чтобы их так встречали.
* * * * *
Хожу по краю.
Здесь очень смутно,
жарко и темно,
туман жгет кожу.
Здесь я перестарок.
И молодежь
меня толкает –
без зла ругаюсь:
это их место –
толкучка горя.
* * * * *
Когда-то в юности
в ночных
купаньях
(в фонтанах, реках и озерах)
и прочих омовеньях
ловил мгновенья.
А после
набивал мешок
эмоциями,
замороженными впрок.
Настало время -
пригодилось.
Привалило,
придушило,
отпустило,
опустело.
Мозги живут
отдельно от души,
а та – от тела.
Питаюсь
юношеской заморозкой,
чтоб жаром не спалить
самим собою слепленный
свой мир вокруг
из воска.
* * * * *
Мы застряли в глубоких рейдах
по тылам засохших идей.
Оптимизм с годами уходит
у собак, лошадей и людей.
* * * * *
Без денег,
без женщин,
без водки,
без сабли,
коня и ружья,
тоскую,
бедую,
но мыслю.
И даже
беспутствую я.
* * * * *
Я не хочу и не могу
описывать войну,
а мир - боюсь.
И потому - что я брюзга,
и потому – что многое неясно,
простые вещи видятся опасными,
и кажется порой, что все идет ко дну.
Я с подозреньем отношусь
к метаниям прогресса,
борьбе за счастье и спасение людей –
у них за пазухой
полно камней
как средство против стресса.
Я верю твердо
в одинокие дела,
союзы тихие
под сенью правил строгих;
люблю толковых,
но со мной несхожих;
с печалью,
но без осужденья
наблюдаю
за пожирателями крошек
и кусочков с барского стола.
* * * * *
Если ты по миру бродишь,
а не ходишь,
если мысли клочковаты,
и их слишком многовато,
если вследствие веселья,
голова болит с похмелья -
значит ты на этом свете.
Зацепился ненароком.
И плывешь куда-то боком,
но бесплатно, без билета.
* * * * *
…те
попасть по воротам не могут,
а по яйцам себе - попадают.
И от этого сильно страдают,
ведь футбол есть занятье мужчин,
и игра диалоговая…
То есть лучше по яйцам лупить чужим,
повышая тем самым свой рейтинг
и уровень зрелищности…
* * * * *
Граждане
не оставляйте
свои вещи
а также детей
без присмотра и досмотра
дети становятся
алкоголиками
террористами
трудоголиками
тунеядцами
гомосексуалистами
бомжами
лопухами
суицидниками
программистами
вещи
исчезают бесследно
нарушая законы природы
энтропия
съедает мир
и народ разночинный
за солнца движением
следует
появляясь
местах неположенных
то глубинами мозга
вдруг державность
свою осознав
мастерство проявляет
в производстве взрывчатки
* * * * *
Занятье
тупее тупого –
гонять –загонять слово,
губить бесжалостно ночку,
чтоб выточить легкую строчку.
Вот так составляю лоцию
своих мелей,
глубин
и тощих эмоций.
* * * * *
Звоню
печальным людям,
чтоб узнать
текущую историю страны,
в которой
они с недоумением живут.
В других местах
печали тесно,
и только в нашей
географии обширной
можно найти
пространства
необъятной тишины.
Они местами
переходят в пустоту,
которую
пытаемся освоить
пока лишь только страхами.
* * * * *
Живу на попечении
своих развлечений
с подругами первой
любимой беды -
с ними веду
умные беседы,
попутно
развожу сады.
* * * * *
Беседа текла
мирно и мило,
но была крепка,
как текила.
Так горная река
грозно гудит,
но не от обид.
* * * * *
Ты бросила меня тогда,
когда я собирался это сделать,
и до сих пор
мы спорим, кто из нас
порядочнее и умнее,
и это упрочняет смысл
текущих будней.
* * * * *
Она в такой тоске,
что песни петь не может
и не хочет целоваться
* * * * *
Путь к счастью –
не пускать к себе вопросы без ответов,
взращенные на хлебе и воде
мы жили в оголтелой простоте,
мы живы – не отпеты,
мы живы, хотя жизнь
не уложилась в сметы
* * * * *
Нас недавно опрашивали
местные социологи –
кому мы верим –
зачитывая фамилии
с припасенного листа –
список, похожий на мартиролог;
правда, в нем не было
Иисуса Христа.
На коже империи
осталось мало перьев,
сюжет, достойный
лишь абстрактного холста.
Даже самоубийцы,
прыгающие с моста,
а также ученые социологи,
забыли имя, адрес и должность
Иисуса Христа