Оттраханная начальником – в переносном
смысле, и собственным парнем – в прямом,
Я возвращалась вечером с гудящими ногами и
ветром в ушах
В дом на седьмом небе, среди трех сосен и в
двух шагах,
В 1-ой минуте ходьбы от радуги, - в мой дом...
Мой дом – берлога медведей Шишкина с его «Соснового бора», медведей Хайль Марка,
У которых такие аппетитные заплатки на локтях и утробах.
Утром в мою постель смотрится солнце – менструально-маркое,
И скаредный гобсек – домовой проверяет его 585 пробу.
По стенам комнат в старинных рамах живут зеркала, папоротники и пыль,
Я рисую пальцами и окурками батальные сцены и портреты своих самцов.
И даже того, собственно-последнего, но который уже был,
И почему-то удивительно сложно вспомнить его лицо.
А перед сном в доме на 5 углах я разливаю чай,
И чаинки кружатся, как богомольцы перед иконой, которую привезли.
Я откусываю от пудинга, с которым знакомили Алису, как богомолка, кончая,
Откусывает у суженого-ряженого богомола голову, кровью скатерть залив.
И проснувшись, ухожу на работу или еду к парню, закрыв свой скворечный рай
На 3 поворота ключа направо и еще на волос, прикрепленный на скотч…
Мой дом – моя крепость, а когда загоняют – даже нора,
В которой я пережду 100 лет одиночества и выйду наружу, когда закончится ночь.