Я почему-то не могу дышать,
и в горле спазм, и синим цветом губы,
и не моя - почти твоя - душа
темнеет страстью женщины-суккуба,
чтоб досуха впитать тебя. До дна
глотком одним тебя опустошила…
Чуть терпкий привкус белого вина
горчит в моих пульсирующих жилах,
вворачивает в плоть стальной клинок
отравою, смертельнее цикуты…
Замедленно, как в стареньком кино,
вернется явь скатёркою лоскутной,
молитвой скучной, что твердит сверчок,
прищуром тамерланских глаз раскосых,
слезой, украдкой стекшей на плечо,
окном с туманной липкостью вискозы.
И боль ушла… И невесомей вдох…
И я светла… Но благодатью той ли?
Мне дела нет: из ста, который бог
благословил свободной быть от боли,
что превращает женщин в палачей,
мужчин – в глупцов, а мытарей – в провидцев.
Собою став и становясь ничьей,
я позабуду имена и лица,
зарою в землю древний оберег,
срастивший нас с тобой лозой одною,
чтоб ни колдун, ни зверь, ни человек
не сглазил ночь ущербною луною.
И наши превращенья в темноте
уже как сон… Уже как небылица…
Я столько прожила с тобой смертей...
Я столько раз хочу с тобой родиться...