***

Искать и быть - вот всё, что нам осталось.
Как ветер встречный, вечная усталость
приглаживает нас, подталкивая вспять,
вокруг все умирают или спят,
а мы идём, свой путь не узнавая.
Перо зари (надломленная вайя)
струит, над свалкой города склонясь,
в наш сумрак душ пугающую ясь, –
сквозь эту щель на бледном шельфе неба
алеет рай, так жалостно и слепо,
а мы в пути, незаперт брошен дом,
фальшивый, злой, откуда мы бредём,
тоской по близости в тупую даль влекомы
к обломкам, может быть, такого же лже-дома,
в морозный день, встающий для зверей,
в грядущего оскал, в проём его дверей,
глядящий в лоб холодным дулом рока,
чьим горлом к нам доносит громов рокот,
вот-вот чья яростная пасть сквозь грань «сейчас»
рванётся в прошлое, выкусывая нас.
В наш дом вор-день ворвётся через двери:
смерть теням детства, некуда теперь им
бежать - и вереницей лет
пойдёт их крик, пойдёт за нами вслед…
И будет год, как раненные кони,
мы упадём, и детство нас догонит.
И вспомним жизнь как тонкий в нём зазор,
поверх весны свой мёртвый бросим взор
и не поймём, на что ушло полвека.
Как дико то, что нам хотелось бегать,
шутить с судьбой, влюбляться и творить,
как зряшно узловата жизни нить
была! И что? Мы не были ничтожней,
цельней, - тот же пощелк ножниц.
Спасенья нет и, значит, смысла нет.
Теченье лет, стечения планет
по-над рефлексий смелые аферы 
ни то, ни то для нас не склеит веры,
всё на места вернём мы - и душа
вновь запоёт,… но будет дребезжать.
Наш быт, мечты тональности и гаммы
забыв, прижжён изнанкой амальгамы,
и, как зеркал обманно ёмкий пласт,
мы всё отобразим, что ни посмотрит в нас,
вживёмся в то – и мира пёстрый хлам
примкнёт как часть к вместившим нас телам
и раздерёт их в клочья по-садистски,
сознание, как сны телефонистки,
на кластеры ролей развалится и в нём
впервые Ад лизнёт наш дух огнём.
С тех пор, подобно раз слакнувшим крови
зверям, мы новой жажды шлюз в себе откроем,
и если мы уже, тогда мы и вообще,
и станем коммутаторы вещей,
и впустим городов мги, копоти и голка
поток, надеясь разума осколки
им обволочь, надеясь: эта ось
всё подтолкнёт к тому, чтоб всё срослось,
но каждый час всё дальше будет рваться,
ложась в постель, мы будем расставаться
на семь часов с сознаньем, ставя цель
скомпоновать себя в единственном лице
из многих полу-, треть- и четвертьлиц,
которых экзистенциальный блиц
наш понаприбирал, как части разных паззлов,
… … … … … … … … … … … … … … … … … …
… … … … … … … … … … … … … … … … … …
… … … … … … … … … … … … … … … … … …
… … … … … … … … … … … … … … … … … …
пол из-под ног, как тараканья стая,
рассеется, взмахнёт руками я
и рухнет в пустоту… История-змея
жуёт свой хвост, стирает те же звёзды
рассвет, ничто не познано, ничто не поздно,
льёт дождь, пьёт грунт, молчат вдали леса,
багровый след ведёт от колеса
судьбы к тому, что было мною.
Вот так природа лечит паранойю.
Рассеяны по свету палачи,
и мы, как мотыли играют у свечи,
живём близ них. Не веря в эту близость,
мы дышим вслух, наш страх проходит лизис,
мы тянемся к любви, мы веруем в права,
и летний день, и небо, и трава
плывёт к ногам, зелёно-золотиста,
подходит друг с улыбкою лучистой
и выстрелом в лицо вычёркивает вас.
С кровавой мешаниной вместо глаз,
с червями на губах, со лбом в осколках кости
рождённый жить лежит. Раскачивают мостик
над бездной мира пьяные ветра,
с бессрочною отсрочкой до утра
мотаем путь сквозь мрак, с боков всплывают стоны,
мосток скрипит, от пропасти бездонной
идёт тепло, в фантомных лужцах у перил
разбитый глаз луны искрится, как берилл.