4 ноября 2000 г. у бывшего медбрата - «афганца» Серёги (ныне – отца Сергия, священника Николо-Преображенского собора, Луганск) скоропостижно скончалась дочь. Светлой памяти Леночки посвящается.
Благая весть, печальна ли, паденья, взлёты – всё от Бога:
Алмазы, злато, сухари, покой и дальняя дорога.
«Ты – воин, с судьбой своей смирись», - так говорил мне голос свыше,-
«А будет трудно – помолись и повинись, Господь услышит».
Услышан ли я был Творцом в арыке под Джелалабадом,
Когда они в меня – свинцом, а я в ответ – с отборным матом?
Кому молился я в бреду: судьбе, комбату или Богу?
Не знаю, вспомнить не могу, но пил – за фельдшера Серёгу.
Благая весть, печальна ли, паденья, взлёты – всё ль от Бога?
Мы отстрелялись, мы дошли, и вновь в моей судьбе Серёга:
Он снова вытащил, он спас простым понятным Божьим словом,
Когда я бывший, но спецназ, тонул в желании бредовом.
Когда был здесь, а взвод – в горах, когда из ста нормальны двое,
Когда чечёткой на гробах встречала Родина героев,
Я обратился не к нему, забыв бинты и руки друга:
О, Боже, право, не могу! Ответь, за что такая мука?
Я ждал, молился, снова ждал. Но, к сожаленью, нет ответа.
Я ж не политик, не шакал, а вновь живу на грани бреда.
Прошу, ответь мне, наконец, хоть в чём дочурка виновата,
За что ему(!) сей тяжкий крест – отцу, священнику, солдату?
Придя с друзьями на погост, где нет ни жизни, ни покоя,
Мы молча выпьем Третий тост, за Лёнку тоже выпьем стоя…
Афган рифмуется с «обман», «любовь» и «кровь» в одной упряжке,
Одни воюют, чтя Коран, с другими Бог на медной бляшке.
А мы - то с Ним, то снова без, пьём на свои, а то - в рассрочку,
Но тащим свой и друга крест, чтоб не рехнуться в одиночку.
Карась, Луганск