1.
Мы живем на горе, где земля завершает шар,
Где ветра пинают с обрыва июльский жар
И сухая почва, оскалясь щербатым ртом,
Наколола на бритый череп наш хлипкий дом.
Здесь, как триста, как тысячу лет назад точь-в-точь,
В щели стен дощатых татарская свищет ночь,
И окно без стекла с дрожащим внутри огнем
Не пронзает мрак, а бесславно сгорает в нем.
Нам ни мир не врет, нас ни хворь пока не берет.
Мы глядим, как внизу копошится курортный сброд.
Мы жуем их пищу, молчим, когда им смешно,
Мы сосем их черное, как собачья кровь, вино,
Но при этом помним, улыбкой ощерясь злой,
Что они превратятся в обычный культурный слой.
Мы же станем пылью – холодным дымом степным,
Чтобы с хохотом литься в пустые глазницы им.
2.
Но тебе не дождаться смерти, в земле не гнить,
Паркам не перегрызть твою золотую нить.
Если вечность не симбиоз пустоты-темноты-немоты,
То она есть небо, море, горы и ты.
Ты воспитана здесь, в этих ржавых, сухих местах,
В этих трех колючих, пришитых к камням кустах,
В этой бухте где вечером чайки, стремясь к воде,
Выжимают с пляжа замешкавшихся людей.
Проходи, пролетай, проплывай над моей судьбой,
Над моей неспособностью взмыть, быть рядом с тобой.
Тяжелею костьми и телом, а пуще тем,
Что назвать бы душой, да стыдно людей и стен.
И когда я стану черепом – да! – когда
Утеряю мимику, нос, непрозрачность глаз –
Наше «мы» распадется на «ты» и «я», навсегда
Разделив грамматически все, что сближало нас.
Но пока из очей моих не пойдет песок,
Не сгустится время в тяжелый комок желе,
Буду видеть и видеть, что твой небосвод высок
И ты в небе тверже стоишь, чем я на земле.