Марина Матвеева
(Симферополь)
***
Маме, врачу, посвящается
Аксиомно. Аксиокна. Аксидвери.
Дом. Вне дома - теоремное безверье.
Бездоказанность - как данность. Как Везувий.
Я иду и снова город доказую.
Во главе угла поставлю ту старушку,
что, смиренно приклоняясь на колотушку,
черно-серою висит гипотенузой,
ни стыда уже не помня, ни конфуза.
Угол прям. Его обходят, не сгибаясь,
чуть косинясь, интегрально улыбаясь.
Иксы, игреки, машины, деньги, лямбды -
на других углах. И было проще там б, да
в серых катетах домов и улиц что-то
чуть надломлено - неверного расчета
будто просит все. Троллейбус - диаграмма:
точка, точка, два менточка… Здравствуй, мама!
Что за взгляд ты принесла опять с работы?
Снова корень извлекала из кого-то?
Из начальника? Да будь он параллелен!
Мама, главное, чтоб люди не болели.
Мама, главное, что каждый острый угол -
это сектор недочерченного круга
жизни… Снова зябко поднимаешь ворот.
Двери настежь в теорему - пиль! фас! - город.
Танго
Если
бы я умела
танцевать тебя!
Кресло
сжимает тело,
будто ватное.
Руки
хотят хвататься
за подлокотники.
В муках
детеныш танца
добыт охотником.
Кровь и
рутина… Загнан.
Занозой под ноготь.
…Профиль -
камей Гонзага
двойным располохом -
ну-ка!
…А ноги молят:
«Мы - для хождения…».
Руки:
«Да лучше кролем!»
Перерождения
страхом
убиты плечи,
зажаты стенами…
Взмахом!
Рывком и - встречей!..
И - постепенно мы
вместе!
Все части тела -
из крика - в пение!
Если
бы я умела…
Взорвись, умение!
Из сердца -
по перстам.
Там-там.
***
Пизанской башни вздыбленная рысь…
Неправильные тени Иванова…
А белка, превратившаяся в мысль,
Мир одарила поговоркой новой,
Известной студиозусам с тех лет,
Когда незнанье притворяться знаньем
Училось только на Руси... Ответ
Всегда не верен. Истина - за гранью.
…Когда бы мелосец века спустя
увидел легкость совершенства, груза
лишенную, - ни локтя, ни перста
для Афродиты бы не взял у Музы.
А наш фотограф Вася? Вечно пьян,
Но в кривизне своих портретов - гений.
Судьба сама решает, где изъян
Добавить к завершению творений.
***
Так что же получается?
Если бессмертия нет, то и все позволено?
Ф.М. Достоевский
«Братья Карамазовы»
Не хочу умирать - и все!
Хоть тупою пилой по телу.
Не хочу. Разве ратный сев
вариантом не есть расстрела?
Не хочу. Разве войны взять -
не аналоги скотобоен?
Не хочу. Развиваемся
будто скот, на убой, с тобою
мы. Растем и растим, и льстим
в зеркалах отраженьям-клеткам.
Рассыхаемся, как в кости
междукостия у скелетов.
Разливаемся. Желчью день
желтой, черною - ночь-мелайна…
Расплеваемся. Как меж стен
две горошины - будто тайна
ста матрацев лежит на нас
да принцессина бела тела.
Расклеваемся. Будто - раз! -
птичка съела - и улетела.
Разрываемся. Будто плеть
меж ударом и «Бога нет, но…»
Раздеваемся. Чтоб успеть
вновь одеться под гриф: «Запретно»
Разлипаемся. Как бинты
на забытых врачами ранах.
Не хочу умирать! А ты?
А вот я все равно не стану.
Русская боль
Во что бы ворваться? Во что бы всмотреться?
Во что бы во…
Господи, останови!
Печоринство - камень нелетного сердца,
Когда ничего не рождает любви.
Все то, что когда-то любила, что било
Когтями по совести злобным котом,
Все это (о, русский язык!) - «опостыло».
Посты и апостолы… После… Потом…
Все то, что в глазах грешным блеском алело,
Все то, что хлестало, как Божия плеть,
Все это (о, русская боль!) отболело,
И только безболию - не отболеть.
В кого бы вцепиться, чтоб было мне мало
Очей и ночей - никому не отдать!
…Все это (о, русская страсть!) отстрадало,
И только бесстрастию - не отстрадать.
Я жизненный смысл никогда не искала:
Он был! - хоть и горек, и солон, и кисл…
Но что-то (о, русская истина!) стало
Шептать, что в бессмыслии - истинный смысл.
Куда бы укрыться? Во что бы вместиться?
К тебе под крыло - успокой!.. упокой… -
О, Сирин! - печальная черная птица,
Рожденная древнею русской тоской.
Чернуха
Я тебя - выскребу!
Я тебя - выброшу!
Город-гнилятина,
город-отход…
Краска облезла -
а в золото выкрашен
сор.
Так туда тебя! -
в соропровод!
Бары - на свалку,
лавчонки - в утильницу,
храмы…
оставлю, покуда стоят,
но и на них не хватило бы мыльницы
весом в сто совестей, сдавленных в ряд.
Да и не Боженьке этою глыбиной их отмывать…
Он, бывало, чуть что -
в морду - потопом!…
…Из наших кулибиных
спетрить ковчег не сумеет никто.
…Тучки небесные, вечные данники
жирной земли -
ей заплатят за век!
Если топили мы даже «Титаники» -
немощен этаким будет ковчег.
И не найдется ни мышке, ни кролику
места, не втиснется даже микроб
там, где взведутся черненые стволики
в беленьких ручках…
…где пулею в лоб
выбьется за борт голубка-предвестница,
коей назначен был Божий ответ…
Да и не нужен он…
…да и не крестятся пальцы такие!..
Да весь этот бред
стоит потопа ли?
Даже обмылочка?
Надо быть проще с тобой, человек!
Будь я Карающей Дланью -
так
смыла
бы
этот желудочно-грязный ковчег!
***
Крутится мещаночка-планета,
потиху завидуя звезде.
…Только звездность - не вершина.
Это -
бездна в безнадежной пустоте…
Пользуясь лучами и дождями,
все вертясь - чего б не упустить
своего…
И все же, между нами,
иногда так хочется светить
собственным, неотраженным светом
некой Солнце - дивы между див.
Ей, конечно, до тебя, планета,
дела нет.
…Но не был бы правдив
Бог, когда бы не решил, что
светлость -
суть огонь,
живущий изнутри.
В собственном,
неотраженном,
пекле
ну-ка,
ты
попробуй,
погори!..
До другой звезды - миры и дыры…
А планета подлетит - умрет…
…Только
бездна
безнадежной шири
выдержит такой
адоворот
пламени,
озноба,
вспышек боли,
черноты -
навылет, напробой…
Видишь: Бог, пожалуй, что, с тобою,
тетушка планета. Бог с тобой…
***
Боже, зачем я струнна, словно скрипка?
Боже, зачем ты играешь на мне?
Двух Ланцелотов железная сшибка -
Вот твоя нота.
На каждой струне
сотни таких выживает, хватаясь,
ранясь и рванясь, срываясь и рвясь…
Вот она, Боже,
музыка святая!
Вот она -
с Высшим спрямленная связь!..
…Мне бы - окольной дорогой подняться:
через молитвы, каноны и пост…
Только со мной уже ветры роднятся,
я уже слышала жалобы звезд
и откровения ангелов…
…Тех, что,
так же, как люди,
двух разных полов…
Даже такое мне ведомо, грешной:
что это ими открыта
Любовь!..
…Наши глаза лишь ее отраженье
с завистью ловят, как зеркало - взгляд…
Наше блаженство и изнеможенье -
жалкий, беспомощный, злой
плагиат
этой Любви по Законам Вселенной
и единенья, что радует глаз
Бога…
…На ангельском слова «измена»
нет -
досказалось оно среди нас….
Боже, зачем мне все это открыли?
…Чтобы на сбитой постели, в руках,
что в сотне войн отвоеваны были,
зябнуть, гоня наползающий страх…
Видно, важна для Тебя эта воля:
чтоб человецы, как псы при луне,
пели Тебе…
Доиграй на виоле,
скрипке, гитаре, кифаре -
на мне…
***
Пусть даже рифмы скачут,
Образы нелегки…
То, отчего я плачу -
То для меня - СТИХИ.
Плачу… Иссохни терньем,
Сдержанность-пустота!
Есть у души мгновенья
Росхриста-раскреста.
Руки стекают магмой…
Сердце - в располовин!
В спазме под диафрагмой -
Высшая суть любви!
Это не миг - неделями,
Это - из дней в года.
Вся моя жизнь - расщелина
Росхриста-раскреста.
Но ни за что не спрячусь
В панцирь из стен глухих.
Я еще плачу… Плачу!
Живы во мне СТИХИ!
Против порчи
Есть да-нность. Но еще пытаюсь в нет-ность
себя вгонять. Постыла мне секретность,
где каждый вздох - в усах и в париках,
где на душе, безмолвием укрыта,
вздыхает у разбитого корыта
старуха, у которой старика -
- да что пиры, дворцы, меха собольи! -
последнего отняли!… В раме боли
любой портрет бессилием силен,
как «Софья в Новодевичьем» …В раздирах
зрачков блестят стрелецкие секиры…
Да этим ли перстам беленый лен
для плащаницы покрывать крестами
из канители? …Волчьими хвостами
мне разорили в горнице очаг
завистники. И намели метаний,
бессильных в исполнении желаний
и помыслов - что злато и парча! -
все о глазах, которые живые…
Со мной такого не было. Впервые.
Чтоб звезды резались из десен дня,
а вечер был бессонницей беременн,
чтоб стыл в груди незваный Анн Каренин,
а поезд вел охоту на меня -
тяжелый, безнадежный, непоказный,
как вдовий вой на дню стрелецкой казни,
как звон над Новодевичьей тюрьмой,
где из келейки еле видно солнце…
Царевна! Помни! Мы еще прорвемся!
К бессилию завистников - вернемся
в глубинной чаше памяти потомства -
уже за то, что принимали бой!
***
Черная, тонкая, нежная лошадь…
Грива - что небо под грозным крестом,
взор - многозначно-расплывчатый роршах,
тело - бывало, видать, под кнутом…
Ну-те дрожать!.. Коль тебе непривычны
ласки - ударю! - видать, знакомей…
Я, бишь, не князь - не боюсь волховичьих
чар: из глазниц выползающих змей.
Реминисценция… Времени стремя…
Выйдем же, милая, в поле вдвоем!
…медленномедленномедленно сщемит
небо меж тучами бледный проем,
и - по тебе: по глазам непроглядным,
по волосам дожделивей дождя, -
покатом, рокотом, роскатом жадным
лето пропляшет!.. а чуть погодя,
выложившись, как цыганка для графа,
бубен отбросит и сядет к ногам…
Милая! Затхлых сартреющих кафок,
видишь ли, пыль разгребать - тоже нам,
но не сейчас - перебить черных кошек
всех подчистую - не хватит колов.
…белая женщина - черная лошадь…
Милая, где загулял наш Брюллов?
***
Плечи - чтобы шаль нести,
крест нести и мантию…
Индивидуальности -
Богу сопроматие.
Опытно-особые,
Разные - как пробные.
Ангелоподобие:
Ангелы - подобные.
Ангелы - стандартные,
По шаблону кроены,
Одинако-ватные,
Свыше удостоены
Идеально лучшего,
Идеально точного
Облика. Получены
Из одной реторточки,
Из одной пробирочки
Божии по-клон-ники.
С номерами бирочки
Надобны по логике,
Да и те не выданы:
Все достойны первого
Номера. С обидою
Не знакомы. Вервием
Зависти и ревности
Крылышки не связаны.
«Кто таки? - не вем еси…» -
Говорят о нас они…
Чем мы не такие же?
Нам откуда казни все?
На плечах грехи лежат,
И - грехами! - разнимся.
В остальном же - о, краса! -
Выкройкой размноженной
Созданы по образу
И подобью Божию.
***
- Что такое рот?
- Питатель тела.
Из схоластических
«словопрений», IX в.
Вы о чем там мне? -
словогрызами,
словопчелами,
словоpleaseами…
Слово - вот игра!
Как по нотам! И
словоплевогра-
натометами
не пробить защит
и защиточек.
Словодыр зашит
словониточкой.
Все-то ловите
(будто в детстве я…)
равнословием -
словоденствие.
Жирнопловие.
Принадкушанье.
Равнословие.
Словодушие.
Эка занесло!
Ради… этого?
Знаете, на сло-
водиете я.
Человеку рот
дан нечаянно.
Слово - серебро,
а молчание -
зо…
Лото легло -
верный выигрыш!..
…Что, уже прошло?!
…слововыкидыш…
Зимняя Кришня
Давай, Заратустра, зараза, колись:
куда мне пойти, чтоб хоть где-то остаться?
Христа, твоего по профессии братца,
я слушала долго, но вот разобраться
в его письменах не смогла. Будто слизь,
сосульки шатаются на бельевых
веревках: зима подползла незаметно.
И так симметричны, как смыслы в приметах
народных, тела круглобоких, монетно-
холодных, вонзающих угли под дых
чудных идолиц, не готовых прожить
и дня, но силком отправляющих память
в ту степь, где не знало послушников пламя
твое, Заратустра. Безвременный камень
его заменял. Высекали ножи
сведенные длани, безрадужный зрак.
И холод монетный не плавили знои,
рожденные долгою сушью степною,
которая может быть помнящей Ноя
в своей долготе… Заратустра, ты прав:
огонь - веселей и теплей, и еще
дешевле, душевней, душистей, душнее.
Я здесь остаюсь. За стеклом - стекленеет.
И скользкие кости слюды, цепенея,
скребутся туда, где уже горячо.
Иллюзия
У Черубины маски на руках,
на каждом пальце, на пяти фалангах.
Лицо… Об этой маске вам любой
расскажет и напишет, к развлеченью
читателей, газетные статьи.
Рука… Об этой маске - не любой.
Но есть и те, которые оставят
немного шелеста ее страниц
иллюзией…
«Вкруг тонкостанья - черные шелка,
и аромат тумана на запястьях…» -
нет, это не ее. И не о ней.
А это: «Кроме взгляда твоего
мне нож не нож!...» и:
«Лиля! Ли-ля! Л-и-л-я!»
Но имя Черубины средь друзей,
оторых нет, звучало жестче: Лиза.
…ли…
…за…
Листва и завязь.
А еще:
Любовь и Зависть.
…ливнями залита…
Иллюзия…
О ней: Фермоза.
Плакал ли Фейхтвангер,
вонзая в глазки маленькой Рехии
иллюзию?
О ней: Альдонса.
Плакал ли хоть раз
тот, кто ее ввозил на Росинанте
в иллюзию?
И - Черубина.
Под глазами - свет
всезвездной коронации
иллюзией.
Новая Кассандра
Вот и прошли времена античности.
Кажется, было еще вчера:
Люди, прямые до неприличности,
Делали эру из топора.
Алчный Алкей распевал на оргиях,
Сафо с Эзопом пускались в пляс…
Боги для мира щипвли корпию,
Чтоб к Anno Domini был запас.
Тихо пугали отдельных личностей
Некой Второй Мировой войной…
Я им не верила: там, в античности,
Нежно любил меня Антиной.
Он мои кудри усыпал миртами,
Стопы фиалками перевил…
Пусть хоть расколется это мир! И мир
Мне позавидовал - и убил.
…Прятал, смущенный до непривычности,
Очи неверные Антиной…
Кончились вдруг времена античности
Некой второй мировой войной.
***
Бред женщины с бокалом бастардо…
Ах, да, бастардо! - что уже не важно.
Под пальцем клавиша вздыхает: «До…»
А что она еще на это скажет?
На то, как ветер тюль открыто рвет,
что белый, как… нет, не фата, не надо!
…пожалуй, облако. Оно плывет
сияющей рекламой снегопада.
А ногти водят пальцем по стеклу
бокала, оставляя след помады…
Джоконда взглядом разбивает Лувр
от зависти к такой волне загадок.
И падает с портьеры Купидон,
оставив на холсте пятно основы…
Бред женщины с бокалом бастардо…
Ах, да, бастардо! - и уже по новой.
***
Любить - это садо.
Любить - это мазо.
Любить - это тупо.
Пять месяцев - ада.
Пять месяцев - спазма.
Пять месяцев -трупа.
Поверьте - бывает
Поверьте - настолько
Поверьте - смертельно.
Пять месяцев - свадьба
Пять месяцев - только
Пять месяцев - с телом.
Что нового, люди,
во смертином зеве?
…без шума и пыли…
Пять месяцев - судьи,
Пять месяцев - где вы
Пять месяцев - были?
Судачьте! Судите!
Рубцы от нагаек -
прорезы для крыльев!
Уже - ненавидя,
уже - отторгая,
еще - не осилив,
ожить - чтобы выжить.
А жить чтобы - выжать
артерии всухо…
Вы видите - слышу,
вы слышите - вижу.
Спасибо вам, судьи!
***
Маленькие часики смеются: тик-так…
А ночью по лесу идет Сатана.
Это, видимо, рай. На часах -
Иероглифы «полночь» и «вечность».
Заметалась в истерике свечной
Серебринка в твоих волосах…
Это все-
«…нкавтвоихволосах
недосмотринканадвременами
недосмертинкаподвалунами
гирьнатонкихсчастичных весах…»
таки рай. Если б не с… Если б не - ш-ш-ш -
шевеление спящего ада.
И не винность - сплошная помада.
До улыбок стареющих гейш.
«…чьюпонебуидетсатана
станетспазмаподдыхомипола
пригвожденногоктелуглаголом
означающимчувствоодна
всмыследелайхотьчтоумирай
графоманьналунукакволчица
номолчиауженемолчится…»
На!-всег!...
Да, это рай, это рай.
***
Роман романтиков.
Ромашки в роме.
Ромея. Антика.
Кто - Рем и Ромул?
Не братья - братия.
Не сёстры - сестры.
Дни - хрестоматия,
шаги - семестры
путей торения
на тракте к раю.
Шаги - шагреневы.
Душа - живая.
Роман романтиков.
Ромале, мало!
А-ну, отстаньте-ка,
вы, прилипалы!
Грехи - не значатся.
Пресуды - с возу.
Ромашки спрячутся -
настанут розы.
Завидуй, Данте, как
писать, что - чудо!
Ори, Романтика:
«Хочу - и буду!»
***
Меня украли. И везут куда-то.
Куда - не знаю. В зубы - заговор.
В глаза - пейзаж. Какою будет плата
За впечатленья - знает хитрый вор.
Мне - все равно. Реликтовы, как гинкго,
Мои пропажи в серпантинах чувств.
«Отстаньте, люди! Не мешайте гибнуть!..» -
Как Ольга Палем Пикуля, шепчу.
…И, путаясь в дорогах, будто в прядях
Моих волос, рассеянно чуть-чуть,
Рука того, за кем пойду не глядя
На край земли, развоплощает суть.
Не страшно, если впереди - фургона
Железный круп или позорный столб.
…Мы разбиваемся освобожденно
На розблески солнцеугольных колб…
И так легко… И неуместны споры
С собой. Мои долги и платежи
Не стоят этой гибели, которой
Предшествовала вспыхнувшая жизнь.
***
Ушла в себя луна
за дымною стеною.
Для будущих гробов
качаю колыбель.
Зачем тебе страна
с гражданскою войною?
Зачем тебе любовь
ее - да не к тебе?
Для будущих могил
уже готовы ямы.
Чуть досок дострогать,
чуть недоплетен кант…
Зачем тебе? Беги!
Я - родина? Я - мама?
Мне нужен - ренегат!
Мне нужен - эмигрант!
Стоишь. В руках - стихи.
Протягиваешь руки…
О, крылья журавлей,
презревших южный путь
за широту стихий
расейских… на поруки.
Вот верности твоей
предательская суть.
«Я за тебя умру!»
А я тебя просила?
«Я за тебя…» А я,
уставшая вдоветь,
из ослабевших рук
столь многих отпустила,
на стольких подняла
изгнанницкую плеть…
И вот, стою одна
за дымною стеною.
Для будущих гробов
качаю колыбель.
Аз есмь еще - страна!
С гражданскою… виною.
Еще храню любовь
мою - да не к тебе.
***
Пусть так, пусть будет: я не сплю
и перечитываю собственный loveroman,
и каждый лист его тетради так изломан,
и смертно каждое «люблю»,
как будто взято на прицел.
…А где-то мама, что едва ли бы хотела,
чтобы ее глаза я разглядела,
впервые на чужом лице.
Пусть так, пусть будет: аз не есмь.
не нужно азу ничего, за исключеньем
пустынной трижды пытки корнеизвлеченья
обрывков белого из бездн
и бревен из-под конъюнктив.
…А где-то мама, что едва ли бы простила
за то, что я ее ладонь схватила,
другие руки отпустив…
Пусть так, пусть будет: от него
я отмираю и решительно умнею:
мои фуршетные бокалы вновь темнеют
в извсканность, но отчего-
то стенами стискивает зал…
…А где-то мама, что едва ли догадалась,
что внучке не от бабушки достались
ее библейские глаза.
Доброволки
Откуда шахидки?
Из сердца, вестимо...
Каждый
умирает
в одиночку.
Тоже три и тоже суть слова.
Ты купила у любви в рассрочку
на него поддельные права:
любишь с ними скромно, аккуратно,
погашаешь вовремя кредит
осознаньем, что к концу расплаты
некому любимой будет быть…
Хорошо бы -
головой о стену
и -
лицо размазать не спеша…
Каждый
умирает
постепенно.
Сразу -
разве что из калаша...
Вот вы где, кудряшки и метелки
юных неслучившихся мамаш!
Кто не в ЗАГС -
в хот-пойнты,
в доброволки
стройными рядами шагом марш!
Как собака битое
либидко
Отточить в
мортидо,
как в стилет…
Будет жаль вернуться -
инвалидкой,
Посему - долой бронежилет!
…Раз-меч-та-лась! Случай - неопасный.
Твой - на сверхкоротком поводке.
…А права - фальшивые, как паспорт
в снайперском наемном вещмешке…
А права -
порвать,
избить
в
осколки!
Веру с надей -
меж собой стравить!
Бабы-звери.
Волки-доброволки.
Выжившие
Вы****ки
Любви.
***
Мне десять лет. Я - женщина-квадрат.
Я только начинаю видеть книги…
Пока еще не ношены вериги…
Пока еще никто не виноват…
Мне двадцать лет. Я - женщина-зигзаг.
Я только начинаю видеть лица…
Пока еще не хочется отбиться
От граммофонья од, баллад и саг…
Мне тридцать лет. Я - женщина-овал.
Я только начинаю видеть будни…
…На парусном я не ходила судне…
…Меня еще никто не рисовал…
Мне сорок лет. Я - женщина-кристалл.
Я только начинаю видеть воздух…
А мир - он для меня, наверно, создан.
И даже Тот, Кто мне его отдал.
Мне сотни лет. Я - женщина…
Баллада о мертвой воде
Лабиринтами боли проходит свинцовый комочек…
Млечный Путь нависает над крашенной в серое тьмой.
Безобразие скал - словно Бога подпившего почерк,
Дописавшего эту часть мира уже в выходной.
Хрипы птиц соскребают с небес полусгнившие звезды…
Воздух - будто стекло, а они - словно гвозди в руках
Абсолютно глухого, решившего выместить злость на
Невиновных, но слышащих… дышащих… знающих страх…
Здесь убийцам вершить свои тихие тайные страсти,
Здесь, под скалами, прятать чудовищных маний следы…
…Как ты здесь оказалось, случайное детское счастье,
Испятнавшее крылья в чернильнице мертвой воды?
…Лабиринтами вен проползает свинцовый комочек…
Млечный Путь нависает над смазанной в липкое тьмой.
Безобразие счастья - то пьяного дьявола почерк,
«Передравшего» мир, пока Бог почивал выходной.
***
А я летала.
Истинно, когда
принять за воздух воду, а за крыльев
движения - гребки. И чтоб вода
была прозрачней воздуха…Чтоб были
баллоны как приросшие к спине,
точнее, вырастающие, словно
все те же крылья… птичьи? рыбьи?...
Нет,
похоже, виснет слишком много слов на
естественнейшем действии - лечу!
От жадности земного притяженья
лечусь. От гулких сталетонных «чуд»,
которым только и дано движенье
по воздуху, по страху перед «Бац!
И - всмятку!» - это и назвать полетом
позорно… Или жалкий ветропляс,
где тело под куском раздутой пленки
на человека не похоже - кто б
посмел сравнить парашютиста с птицей?
Падения всемирного потоп…
Нам воздух - не летать: мы в нем топиться
еще не разучились. Видит Бог,
в нем толком даже и ходить не можем:
все утомляемся и болью ног
страдаем, жаром и ознобом кожи…
А я летала.
Не велел дышать
в воде нам Бог, чем приказал поверить,
что истинно летает - лишь душа.
А телу все равно пора на берег.
***
…на безмузье, где и мусор - Муза…
…три шкуры с Муз драть…
Мое, из поэмы-пародии «Пиитика»
Муза - крохотный тюбик элитного крема,
за который зарплату - не меньше! - отдали.
Как еще ты выносишь любовную тему,
о, читатель? - и тискали, и выжимали
до граммулины, и ковыряли иголкой,
и пластали, как злые студенты - лягушку -
наизнанку изнанки. Кайлом и двустволкой...
И под танком давили, и матом из пушки…
Но из ста миллилитров не сделаешь триста,
даже дай этот тюбик в лапищи Володи
Маяковсковысоцкого. Ценно монисто -
да конечно. И Брики, и Влади… И вроде
были - МУЗИЩИ! Кончились. Даже такие
вылюбляются. Что уж о нас-то гутарить?
Мне хватило и года, чтоб выжать в стихи и
даже прозу всю музность твою. Как в угаре,
я писала, тебя ни на грош не жалея.
Сразу сотнею скалок ворочала тесто.
Хориямбом - по почкам, анапестом - в шею,
птеродактилем - в самое музное место.
И, похоже, ты труп. Хоть все так же красив: и
загляденье-глаза, и весь прочий в порядке,
и любовь не махнула мне вольною гривой
на прощание… Только мои строкогрядки
лишь на са-амую чуть плодородней асфальта -
вот, прорезалась эта поэзка, что зубик.
Не находишь, в ней что-то снятого скальпа…
С корнем выдрать чудовище! Выбросить тюбик!
Но... а дальше? Безмузье страшнее безмужья.
На безбричьи безбрачье покажется сластью.
Остаются лишь звезды - кому-нибудь нужно?
Ну, хотя бы одна!... Да не с нашим-то счастьем.
***
Не все ль равно, куда сходить с ума?
Александр Кабанов
Болезни - это, право, не беда.
Они - лекарство. Помнишь ту ангину,
с чьей помощью протухшая вода
любви с тебя сошла наполовину?
А то - не видишь и в глазу бельма,
когда саднят сердечные мозоли.
Не все ль равно, куда сходить с ума,
когда уже сошел в чужую волю.
В смертельный насморк? В легкий онкоСПИД?
В кретинеобьяснизм и пара-ночь-ю?
В ипо-хандрилью? В депресньюнктивит?
Или в бутылку водки на бессочье?
Когда шизолюбвия обнесла
своим налетом действия и строфы,
не все ль равно, куда сходить с осла:
на вайи или сразу на Голгофу.
Да лучше бы проехать дальше. Кон
еще не сыгран, и король твой матом
не послан… И не так ты высоко,
чтобы сходить с чего-то и куда-то.
Попробуй лучше НА… На гору влезь,
Ну, пусть хотя бы на вершину славы.
Она летальна - звездная болезнь,
зато хоть полетаешь на халяву.
Рок-ветер
Жизнь покуда одета
в тонкий топик из ситца,
да вот холод на спину
сел уже, свесив ноги.
Пьяно рухнуло лето,
не успев раскутиться:
видно, в солнечных винах
слишком много хмельного.
Кое-как еще песни
допевает о солнце,
но коварный ударник-
дождь им путает ритмы:
то подсветкою треснет
по сонатине сонной,
то в литавры ударит
по вечерней молитве.
А лидирует ветер
этой модной рок-группой:
он - вокал, он же - соло-
гитарист виртуозный.
Стонут тонкие ветви,
натянувшись упруго,
оттеняют их голос
бас-гитарами грозы.
Не вписался бы в тему
листопад-меланхолик,
замирая помигно
в полушепотном трансе...
Только осень-богема
никого не неволит:
хоть попсовые дрыгни,
хоть шаманские танцы.
Жизнь уже нацепила
полукуртки и полу-
пиджаки - нет бы сразу
утеплиться жестоко!
Но стихицная сила
не допустит раскола
в стане фанов фантазий
ветрострунного рока.