I.
В трезвом уме
и застывшем рассудке
умение считать
в ожидании поезда
и не оборачиваться вслед
при расставании.
Моя смертность
превысила норму,
и время потекло из меня.
Часы и годы потекли
из меня в безответность.
Может болезнь
или надорванный сон.
Или глухая оборона
по отношению к себе...
Все зеркала отражали
только улыбку,
Тени падали в пожухлую траву
и дремали в забытьи.
Мои пальцы множились
не-прикосновениями тебя.
А с утра был снег.
С самого утра древнего мира был снег.
Взгляд окунулся
в решетчатые кристаллы:
космогония раздробилась до Единицы.
На площадях обновились
секундные стрелки.
Растаяли в высоте облака.
Теперь можно обращать снег в вино
и пить собственную кровь.
Быть
профессиональным сумасшедшим,
ритуальным лекарем
с пылающей кожей.
И прекратить озарения.
Ночи!
Глагол уничтожения памяти.
Ну так
пусть будут благословенны
все коты этого города
и дворники,
что коллекционируют
листья цвета твоих волос.
Я изменял то,
что текло из твоих глаз,
в самый нежный ток
и вливал его
в искрящиеся дождём рельсы.
И встречал,
встречал,
встречал
всё новые
и новые
поезда.
Поезда без тебя.
II.
Звон посуды за стойкой
выплёскивается в вечереющий зал.
На застывающей в сумраке улице
шуршащее приближение
осеннего ветра.
Далёкие сигнальные огни
поздней осени...
Я закрываю глаза,
сползаю под стол,
и, обняв плюшевыми лапами бутылку,
чувствую спиной свежую хвою.