Нет страшней исписаться поэту,
Без дежурных влюбленностей жить,
Быть на время хоть кем–то согретым,
И тонуть в упоительной лжи.
И пусть годы уходят, за ними
Увядает беспечности пыл,
Заменяются жены другими,
Превращается прошлое в пыль.
Я когда-то был волей беспечен –
Пил без меры, до женщин охоч,
А сейчас – вся в анализах печень,
В сердце шум, ломит кости и проч.
И уже на турник не залезу,
И из сада чужого цветов,
Что для милой нужны до зарезу,
Хоть распните, достать не готов.
В черном френче, с женою под мышкой
В казино, словно лайнер вхожу,
А вокруг за сто баксов малышки,
Раньше мог, но сейчас не гожусь.
Помню: выпив с товарищем браги,
И девчонок устав целовать,
Находил я обрывок бумаги
На котором корябал слова.
А сейчас только «Паркер» хороший,
Да бумага из финских далей;
И никто чтоб меня не тревожил,
Чтоб не слышал я: «Налито, пей!»
Но… Пишу я, пишу, как бы ни бы,
Как бы жизнь не вращала меня;
И не важно: увенчанный нимбом,
Или в дверь кредиторы звонят.
Нет страшней исписаться поэту,
(Это нонсенс: Атланты - «столбы»),
И, зовя вдохновение: «Где ты?»
Про него тот же час позабыть.