Сегодня ему пришло извещение о том, что его книгу пустили в печать. Сулил очень неплохой гонорар. Брезгливые руки цензоров и критиков даже не коснулись рукописей… - им понравилось! Но именно это и не радовало автора. Что может быть хуже, чем когда твоя работа нравится врагам?! Это что же было нужно написать, до чего докатиться, чтоб глумливое, грязное общество одобрило его?!
С рождения он мечтал писать правду, что-то нужное, полезное, то, что может помочь человеку, не сказки-утопии о безоблачном прошлом, а нечто, что может человека ткнуть носом в его ошибки и заставить над собой задуматься. Да, теперь же он напачкал кипу бумаги мелкими аккуратными строчками о красивой жизни молодого столичного повесы… Обиднее всего было за общество – неужели это именно то, чем его можно удовлетворить?
Он поднял голову и провёл утомлённым взглядом по окружению – совсем ещё новая просторная квартира оформленая по последней моде, множество комнат [-Сколько их?!] на разных уровнях, огромные окна. Это квартиру ему выдали вместо убогой тесной комнатки в общаге, а вместе с ней и щедрую плату, и популярность, и возможность жить безбедно. Прямо перед ним стоял большой письменный стол из чёрного дерева[-И как возможно что-либо создавать за этим динозавром?] А предполагалось, что именно за ним он будет писать всякий мусор, который будет идти нарасхват. [-Неужели мне всё равно кто я?]
-Я графоман! – вслух воскликнул он и рассмеялся, каким-то высоким, немного истеричным смехом. Резко умолк, взгляд стал затравленным, бегающим, поймав себя на этом, писатель попытался успокоиться [-Так и с ума сойти недолго… Быть может это всё от перемены места? Новая квартира, внезапная удача…] Но вдруг ему стала так отвратна собственная лояльность, бессмысленность, безнадёжность, что он вскочил, схватившись за голову. Он молод, у него ещё есть время. Он метнулся к окну – темнеет. [-Хорошо. Мир тленен, жизнь скоротечна – надо спешить.] Схватив свой старый потёртый рюкзак он стал собирать вещи: стопка листов для ксерокса, карандаш, свеча, сигареты, спички…
Вечер был на исходе, постепенно в домах гасли квадраты окон. В центре города из многоэтажки возник тёмный силуэт. Можно было даже ошибочно подумать, что это совсем ещё ребёнок, столь хрупки и изящны были его очертания. Быстро, стараясь не попадать под свет уличных фонарей, писатель шёл вдоль улицы. Спустившись в подвальный магазинчик, он купил бутылку дешёвого Портвейна с нижних полок. Свернувши в один из дворов, он оказался в тени растущих там сосен, в одной руке он нёс бутылку, а в другой- старый потёртый бэг. Неловко переступив ограду он оставил на ней клочок ткани из своего дорогого костюма.
Кое-как вскарабкавшись по ржавой лестнице, он оказался на небольшой площадке, а прямо перед ним – была дверца. Он уже не был так безотчётно похож на того, кем был ещё недавно – спокойного, самоуверенного, подающего надежды писателя. Теперь его глаза горели безумстом и жаждой противостояния, волосы всклокочены, дыхание сбилось, весь его теперешний образ являл собой упорство и неутомимое стремление. За дверцей было тёмное помещение, оно находилось прямо под самой двускатной крышей, и посему одна стена находилась под наклоном, а в ней зияла большая квадратная дара, по всей видимости, некогда это было окно. А в окно это смотрело небо и звёзды…
На пыльном дощатом полу чердака сидел и курил человек. Вокруг него в полном хаосе были разбросаны листы бумаги, исполосованные корявыми строками. Он писал о свободе, о жизни, о людях, о нашем обществе и мире. В этих листах таились мысли, война, любовь, алкоголь, осень, политика, сны, дороги, восстания, красота, суетливость дней…
Ночное небо заглядывает на чердак и читает стихи. А он всё пишет, пишет… и смотрит на небо. А небо смотрит на него, оно созерцает рождение поэта… На чердаке сидит человек, писатель… поэт…