I. MEIN KAMPF
В муджахеды пойти бы или пойти в "Хамас",
но туда еврею нельзя - убьют.
Ну и пусть! Но сначала в мой шоколадный глаз
кончили бы втроем по очереди! O mein Gott! Kaputt!
O mein Kampf! И Освенцим мне был бы мил,
если бы молодой капрал в форме такой, что - швах!
горьковатой спермой своею меня кормил
и следы от перчаток своих оставлял на моих щеках.
II. ДИОСКУРЫ - AIDS
Поллукс - Кастору
Кастор,
****ься и баста!
Только так, только так, только так, браток,
когда весь мир заедает, как граммофонную пластинку,
и невозможен новый виток.
Выкури сигаретку, поменяй простынку,
спермой забрызганную, приготовь нам пасту,
и - снова ****ься! Ебаться, как тот католический пастор,
мальчиков заманивающий в уголок.
Кто мы?
Кузмин сказал бы, наверное: "Океан истомы,
пенистые перекаты неги на бороде у бога",
старого вафлера из Вересковой Пустоши, сразу по два
толсторылых *** засовывавшего себе в глотку.
Мы, любимый, с тобой - похотливая кодла,
глушащая малафью стаканами, будто водку.
Дай поцелую в лоб. Потерпи немного -
к берегу скоро уже прибьет нашу лодку.
Кастор - Поллуксу
Мы с тобой полубоги в смешном наряде,
полулюди, которым осталось лет пять до смерти.
Запускаем пальцы в наши витые пряди,
чтобы плакали ангелы и хохотали черти.
А когда наступит последнее и самое кошмарное утро,
мы с тобой нарисуем друг другу в паспорте штампы
и в горячую ванну ляжем, чтобы смотреть как пудра,
опускаясь на дно, на алом печатает золотые эстампы.
III. ИГРА В БОГА
А представим, что все слова исполняются, где-то там,
в параллельном мире или в созвездии Козерога,
что, по ошибке в высших инстанциях, выпало именно нам
замещать сегодня их приболевшего бога.
И набирая: "У пятилетней девочки отвалилась нога,
когда она ела мороженое с мамочкой на скамейке",
я потираю ладошки радостно, я говорю: "Ага!
Заработало!" И в ****енку ее вставляю носик садовой лейки.
"Президента сегодня свалил кровавый понос из гвоздей,
патриарх застукан верующими на совращении дога,
на конгрессе целок выявлено пятьсот ****ей,
остальные - переодетые мужики и гермафродитов немного,
мерседесы и лимузины превращаются в тачки с говном,
казино - в помойки, а банки - в большие навозные кучи,
бизнесмены жужжат между ними, в азарте своем смешном
выбирая кусочки сытней, и давят друг дружку в буче".
И опять по утру какой-то местный бродяга алкаш и поэт
просыпается без копейки в кармане, вылезает из стога,
смотрит на небо, жмурится, считает остатки своих сигарет
и понимает вдруг, что держит в руках большую бутылку грога.
IV. ARS POETICA
Так некрасивая девочка в поезде, попадая в купе
к трем дембелям и махая родителям на прощанье в окно,
вся сочится от жуткой надежды и в плотной вокзальной толпе
никого не видит, а сердце гремит у нее костяшками домино.
Вот и я, словно целка, дрожу каждый раз над листом:
будет ли что-то? О трепет распахнутых крыльев, гардин,
книжек, халата, шкафов - я опять не о том,
тратя напрасно слова, как желанья свои Алладин.
Поезд качается, будто гамак, и стакан о бутылку звенит
рядом с костями цыпленка - для баек настала пора,
и она утыкается, как бы от смеха, в шеврон и делает вид,
что не заметила, как загнулся подол ее юбки выше бедра.
Что тебя держит, душа, между слов, между слов, между слов?
Что заставляет вертеться пластинкой шуршащей, когда игла
на одном и том же такте срывается, словно рыба, и твой улов
только рябь тревожная, вечное "бла-бла-бла"?..
Засыпай же пустой, как и прежде, лети, торопясь, от одной
до другой безвозвратной бездны, и выкинь в окно стихи,
словно белый флаг, страдай не своей виной,
погружайся в себя, как будто в придонные мхи…
V. СТАВРОГИН
Что мне сделать еще? Взять топор и пойти убивать старух?
О мой БОГ, я люблю тебя! Что же ты, - позови
за собой меня, как самую ****овитую из портовых шлюх,
стань моим невидимым vis-a-vis!
Я бы был невестой твоей, стигматы бы лобызал,
ведь от похоти до молитвы (я знаю!) - шаг.
Я подкину монетку, а ты решай: отправиться мне на вокзал,
чтобы все сначала начать, или - вешаться на чердак…
VI. TERROR
Константинополь должен быть наш!
Потому что иначе просто никак нельзя,
потому что - сумерки, хаос, бессмыслица, ералаш…
Глянцевитым ледком от пивной скользя,
я тебя увидел, живого, на двух ногах
с идиотской улыбкой спешащего в универмаг.
Рождество. Мы вдвоем с тобою стоим впотьмах,
и один из нас другому, ты знаешь, - враг.
Вот и выходит, что я обязан убить тебя:
ведь позорно бы было в каком-то другом ключе
говорить о ненависти, пуговку теребя
и боясь разрыдаться вдруг на твоем плече.
VII. ЛИТАНИЯ САТАНЕ
Демократ и терпимейший из богов земных
(а небесный - ужасный сноб, параноик и полный мудак),
я тебе накропал прошеньеце, чтобы ты от щедрот своих
мне, в обмен на душу мою, вот этих отсыпал благ:
перво-наперво, мальчиков двух, погодков тринадцати лет -
арапчонка с ресницами, как опахала, робкого, с голубой
выпирающей жилкой на горле, считающего минет
(ах, восток!) обычной забавой, но тщательно свой гобой
по утру пытающегося спрятать скорей в халат;
а второго - скинхеда, наглого белобрысого паренька,
чтобы он смеялся над первым, когда тот, нарушив расклад
и программу дня, заморает простынку в ночи слегка…
Ну, а к этому, брат Сатана, пожалуй, еще прибавь
дом на Кипре, ренту в Париже, в банке швейцарском счет,
и тогда я к тебе хоть по лаве кипящей отправлюсь вплавь,
чтоб тебя собой попотчевать в свой черед.
VIII. LA LIBERTE
Возьми гранату и будь свободен!
Или езжай на Кавказ,
купи у абреков за пару сотен
ТТ и боезапас,
и если сунется тварь какая -
смело стреляй в живот,
пускай покорчится, истекая
потоками нечистот.
Пускай опарыши разведутся
в теле его гнилом,
пускай навозные мухи вьются
над ним и ползают в нем,
пускай жуки прилетят на запах
смрадный его, и псы
пускай приходят на тонких лапах
к нему, топорща усы.
Пускай он движется непокорно,
смотрит на свой живот,
пускай оттуда, как горсть поп корна,
личинок он достает,
пускай, от ужаса каменея,
ясно поймет он вдруг,
что ночь становится все длиннее,
и - никого вокруг.
IX. ДРАКУЛА
Из Трансильвании, в гробу пересекая границы
по документам геройски погибшего резидента,
Дракула в разгар миллеуниума до российской столицы
добирается и под шумок занимает пост президента.
Густо припудрив лицо, похожее на сельдь иваси и
натянув свой привычный траур от Ива Монтана,
он начинает увлекательнейший круиз по ночной России,
отдыхая днем на кладбищах Курска, Москвы и Беслана…
Пополнел, вальяжнее стал, глазища - гелиотропы!
Выпив стаканчик лимфы младенца и отрыгнув излишек,
Дракула изучает бессонными днями карту Европы
и отмечает места, где водится много живых детишек…
X. CAFE CARLITTA. 1974 - ТРИ ПОЭТА
Чарльз Буковски поднимется через год на сцену Пале-Рояля,
оглядится вокруг в каких-то своих сомнениях,
а потом блеванет под крышку беккеровского рояля,
и на этом закроет вопрос о своих поэтических чтениях.
Джефри О'Нил через год в Ливерпуле, почувствовав слежку,
обольет меблирашку бензином, не думая о потере
всех стихов и, спичкой взмахнув, покинет ночлежку,
и на этом закроет вопрос о своей литературной карьере.
Серджио Паулетти в поисках мальчика через год позером
забредет в ночные кварталы аргентинского ада - Толедо,
за проститутку заступится, будет зарезан ее сутенером,
и на этом закроет вопрос о своем стихотворном кредо.
Чарльз Буковски, Джефри О' Нил и Серджио Паулетти
разливают из-под полы абсент в заведении черной Карлиты, -
алкоголик, сепаратист и педик смеются, шумят, как дети,
и вопросы все для них так маняще еще открыты!