ВЕРОНА
Не наша эра,
вынырнув из праха,
настигла нашу в зной на перегонах,
как Ахиллес, догнавший черепаху,
чтоб потеснить апорию Зенона.
На город солнце навели сквозь лупу.
Ползёт турист, поругивая лето,
на улицу Каппелло, чтоб пощупать
отполированную
грудь Джульетты.
Теченье жизни и вино волшебно,
но где укрыться старому сатиру,
когда жара вот-вот расплавит небо,
когда нет тени,
разве - тень Шекспира?!
Проспал смотритель вещного из Башни -
и вот сошлись на местных полигонах
в предгорьях Альп,
что в схватке рукопашной,
базилики с Ареной ди Верона,
с остготами, с мостом через Адидже –
тысячелетья верен он карьере.
И даже дата делается ближе,
когда Катулл родился,
Гай Валерий.
ВЕНЕЦИЯ
Душа-балерина
скользит на пуантах
в лагуне луны
и мерцающей смальты.
Палаццо,
палаццо…
Пиацца Сан-Марко.
Гондолу, сеньоры?
Ах, грациа!
Граци…
До виа-дель-Вечность
от понто-дель-в Прошлом
едва ли ты встретишь
тоску скоморошью -
на счётах считай
или просто на пальцах -
масштабы не те
у бессмертья без глянца.
На треть - итальянцем,
на треть - иностранцем,
на треть –
не сумеешь и сам разобраться,
нужды тебе нет
за мгновеньем гоняться.
Оно повсеместно -
лови, папарацци!
Никчемны для глаза,
нелепы для слуха
страдания плоти,
терзания духа.
Мгновение вечно –
белиссимо! браво!
Вы слышите, Фауст,
не гравий,
а мрамор.
Каналы,
каналы…
Мир масок-гримасок.
Здесь родина формы,
отечество красок,
где вместе с зарёй
архитектора Росси
на Острове мёртвых
спит Бродский,
Иосиф.
ГОРОД МЁРТВЫХ
Я иду –
поменял Спаситель
времена мне, еду и море -
по урочищу небожителей
мимо Санта Мари дель Фьоре.
Над Уффици
трубит архангел,
прикандаленный к карусели:
в одиночестве – Микеланджело,
он в язычестве - Боттичелли.
Жизнь за жизнью
по ливням линий
я на голос иду к Воротам:
он маэстро в миру - Россини, и
он в монашестве - мастер Джотто.
Словно в лавре.
могильной медью
гонит между олив да лавра
итальянскую кровь к предсердию
на этрусском наречье Арно.
Словно плиты Всевышний лично
своим крапом всевышним метя,
дал понять –
ничего трагичнее
красоты нет на этом свете.
Понто Веккио. Гвалт туземцев
в золотой раздаётся пыли,
и сквозь бронзовый зной Флоренции
Бенвенуто глядит,
Челлини.
ВЕНОК ИЗ ЛАВРА
Он выслан был в Равенну – городок,
не столь велик, как думалось вначале, –
в провинцию, на северо-восток,
где море византийские причалы
покачивало мерно и осанну
не пели по канонам Ватикана,
чему свидетель лик Юстиниана
с мозаики бессмертной.
Там, где сосны,
спасая плоть с сознанием от пыли,
с прохладой смысл сущего делили,
он иногда слагал свои терцины,
не ведая, что рок многоколёсный
на счёт него уже готовил планы:
всё по законам жанра, пусть и рано -
«Комедия» приблизилась к концу -
дань уваженья жизни и Отцу.
Здесь Сад нашёл он, пережив геенну.
Правитель с горожанами Равенны
к нему благоволили, как ни странно.
Тень Беатриче следовала рядом
за солнцем по вспотевшим балюстрадам
и там, меж сосен Лидо Адриано.
Он пил покой с вином из винограда
и вспоминал Флоренцию,
хоть тёк
песок часов на северо-восток.
Когда-то здесь, давно, была столица -
власть изменяет города и лица,
но оставляет плиты и святыни,
чтобы воспеть пиит далёкий мог
по партитуре меркнущей латыни
их медь и следом три звезды коньячных
в кругу друзей на подмосковной даче.
Не часто море здесь бывает нервно.
А дело в соли. Или, может, в пене.
Что голоса минувшего в Равенне?
Хотя следы везде находит взгляд,
борьба идей на вече поколений
закончилась столетия назад.
Шуршит песок в часах Экклезиаста.
Всё вовремя – специфика пространства.
Однако же с креста встречая Сына,
поди пойми, как мучилась Мария!
Судьба-судьба - суть столбик пластилина -
Флоренция, Верона, малярия…
Что голоса минувшего в Равенне?
Пылинки света падают сквозь двери,
да к мостовой склоняются колени -
здесь похоронен
ДАНТЕ,
Алигьери.