Дубовые, ясеневые доски обтёсанные незнаемыми ни мной, ни тобой, прадедами, хранящие знойность лета и морозность зимы, издающие запах . . . единственный запах, сохраненный в памяти . . . в памяти того межсезонья весны и лета, когда лето ещё не в силе, а весна безумно слаба и приоритеты ещё не расставлены . . . Выставив на бревенчатый настил веранды кресло качалку из переплетённых кожанo-соломенных ремней и вложив хрупкость своего тела в сплетение прутьев, доверившись сосновому каркасу, умиротворившись с чашкой узвара, согреваясь «под лаской плюшевого пледа вчерашний вызываешь сон . . .» , лишь изредка приоткрывая глаза, показывая миру неземную красоту двух зелёных планет с жёлто оранжевыми огоньками, которые опаляют меня, сидящего напротив, несмеющего изменить ход событий . . . мир стонет при обозрении двух гриновских миров. . . а я, я теряю способность к здравомыслию . . . столбняк . . . Дыхание, глубокое, словно Мариинская Впадина, прерывистое, прерывающее стрекотание кузнечиков и шорохи из жизни насекомых . . . Приоткрываешь рот . . . вспоминаешь что-то дрожащее, отчего дрожит нижняя губа . . . хочешь забыть и прикусывая губы, забываешь . . . уже научилась. Откидываешь голову назад, отчего ровностриженная чёлка теряет чёткую, угластую форму и контраст чётких углов немного смазывается, придавая лицу бОльшую нежность . . . но куда больше ? Смоль немного спутанных волос, собранная в тугой узел, лёгкий излом носа, египетские глаза с кошачьим взглядом, серьёзность двух морщинок . . . ничего не ускользает от пронизывающих первых и от того жадных до всего лучей раннего восходящего Солнца. Блики томного, жёлтого Солнца будто вылезающего из мёда диска, и капли, тёплыми зайчиками прыгают по тебе . . . по веранде . . . всё в мелких каплях . . . липких и вязких . . . ароматных липовых . . . а ты не любишь сладкое . . . но молча взираешь на мелкие лужицы . . . молчишь – не хочешь огорчать его, дневное светило . . . Прикрываешь глаза дрожащими ресницами, перебираешь воланы верблюжьего пледа в ожидании дня – днём время тянется быстрее, сматываемое твоими лучевыми пальцами в крепкий солнечный моток, отдаваемый без сожаления твоей сожительнице – ночи. Ты предаёшь любящий тебя день, заставляя его вновь и вновь начинаться, разбрасывать лучи . . . тебе всё равно будет ли день – если будет – смотаешь его с признаниями и отдашь ночи . . . не понимаешь сути своего предательства яня его вечной сопернице иню тьмы.
Сидя в дне, провоцируя его, впитываешь его щедрость . . . остаёшься равнодушной . . . Смотав, тщательно собрав каждый лучик для той кого любишь ты . . . Ощущаешь нехватку тепла, кутаешься в плед, руки зябнут . . . уже скоро, совсем скоро придёт та, которую ждёшь, которая спешит покинуть кого-то другого, чтобы вернуться к единственной . . . чтобы вернуться к тебе, ты знаешь об этом, но разве не всё равно с кем она была ? Ты знаешь, она всегда будет возвращаться к тебе, на веранду, с чашкой кофе, чтобы взбодриться, с тёмной нежностью. . . и ты давно покорена этими прикосновениями, светлыми, темнее и темнее, и совсем чёрными . . . невообразимо ласковыми . . . живёшь ими, воспоминаниями, днём, который зря старается . . . Хотела чтоб так было всегда . . . но со временем дошло . . . а вдруг приестся ? Так что ты даже рада, что тебя кто-то любит днём, что она кого-то любит, что вы даёте друг другу только концентрат страсти . . . и ты сматываешь мои лучи лишь изредка озаряя меня зеленью . . . и, знаешь, я тоже рад, что хоть кому-то нужны мои лучи . . . только больно на заломах . . . больно, как никогда . . . больно навсегда . . .