Слегка усталая, но довольная возвращалась она от родителей. Впрочем, как всегда. Ведь, в нашем деле самое главное – это вовремя смыться. Не успев докучить друг другу проблемами и жалобами, все же успев обсудить их в самый раз, чтобы не надоесть друг другу, она благополучно покинула родительский дом.
Узкое и прохладное сигарное тело вагона приняло ее, и поезд поехал неторопливо наигрывать мелодию вальса… Домой…
Все хорошо в меру. Рождественские гости тоже. В полудреме проматывала она все увиденное, услышанное, все, чем терзалась и беспокоилась сама в эти последние дни и месяцы уходящего года…
Сквозь дремоту проступила какая-то то ли злость, то ли нервозность: «ну, почему, все люди, как люди, лишь одна я не могу нормально, пусть по-бабски, но без выкрутасов и совершенно полезно для здоровья жить и наслаждаться этим бытием?»
Почему-то вдруг резко пришла мысль: «да, теперь я понимаю мужиков, в особенности одиноких, которые заказывают себе проституток»…
Нет, ну, действительно. Если не брать в расчет всю эту моральную шелуху – «продажная любовь», «грязные деньги» и прочее, то все очень безмятежно и аккуратно. Каждый получает то, что он хочет, и разбегается. Никаких тебе – «мы в ответе за тех, кого приручили»; бессмысленных ожиданий и непризнаний любви; просто, ясно и откровенно.
В конце-то концов, ну, почему бы не позволить себя, пусть за деньги, кому-то красиво ухожнуть (слово как-то прорезало слух, но не придумалось ничего лучше, и она дремотно продолжила переберать мысленные четки) за собой; взять именно того мужика, который понравится, внешне и внутренне, безо всяких дальнейших наметок – как он спит, как он ест, как он движется, что и как говорит. Позволить себя любить. Нет, ну, хорошо, пусть не любить и, уж, тем более, не заниматься любовью, но хотя бы доставить удовольствие. Не играть в эти дурацкие мышки-кошки и боязнь обидеть, пустив дальше, чем положено, а затем убежав сломя голову в совершенно обратном направлении… А использовать по назначению… и быть использованной по нему же, если, уж, на то пошло…
«Мечтать не вредно» - одернула она себя, но эта дурацкая полудремотная неудовлетворенность никуда не ушла…
Кондуктор прошелся по «сигаре», пожелал приятного Рождества и проследовал дальше. Захотелось снова поглубже в кресло и закрыть глаза… Но взгляд приковало отражение какой-то непонятной ярко-рыжей вещи… «Что бы это могло быть?» - почти автоматически… Дальнейшее разглядывание определило, что это всего лишь сумка «а ля студенческая» - четырехугольная, из неясно какого полимера, с захлопывающимся клапаном без застежки…
Вдруг владелец сей сумки встал, прошел мимо – «обломись, дядя, туалет в другой стороне»… Через несколько мгновений «дядя» продефелировал в обратном направлении – средних лет (быть может), седой, черноглазый (ну, или почти)…
«Какая разница» - закрыла глаза…
Полтора часа, как полторы минуты. Чем реже перекрываешь подобные расстояния, тем быстрее кажется бегущее время в пути…
Вышла из вагона. Платформа в каких-то белых разводах – «что они здесь поразливали?» Через несколько мгновений осенило – просто подморозило. Холодно. Перекрещенный загородительной лентой трап, табличка – «извините, в связи с контролем проездных талонов…» Проверяют. И даже никакого раздражения. Среди остальных обломавшихся к другому выходу… Домой…
А что, собственно, ждет дома? Нет, конечно, это все же лучше, чем надоедать друг другу и через границу пользоваться гостеприимством. Какая разница чьим… Но, вот, как ни кстати это странное щемящее ощущение оставленного где-то позади праздника… словно частица его все еще цепляется за тебя, как за материн подол. Осталась каким-то колющим ежиком в душе, словно бы та потерянная пружинка от елочного шарика и осколки по полу вагона от него же…
Как всегда на автомате, уйдя в себя, сквозь тонель, туда, где снова холодно…
«Простите. Ну, конечно же вы говорите по-английски?» - черный выжидающе-вопросительный взгляд. Обжег. Рыжая сумка… «Дядя».
-Да.
- Вы не знаете, случайно, как я могу найти Бар «Сентябрь»?
Спросил бы ты чего полегче, Дядя! У такой «правильной» девочки-студентки, как я. Где ж у меня деньги на бары, а потому, откуда ж у меня такие познания…
- Извините, нет, к сожалению, не знаю. - И улыбка в придачу.
Снова обжигающий взгляд и полуулыбка.
- Спасибо.
Продолжила движение. Как-то автоматически. Как-там у Кинга было… «пролетая над гнездом кукушки»? Да, нет, скорее, уж, как фанера над Парижем…
Снова полуповорот черно-седой головы, снова взгляд. Прямо в душу, до сердца, до печени, до селезенки.
Все упало в район пяток… Автомат. Автопилот. Отказа нет. Все системы работают согласно графика.
Полупустая трамвайная остановка. Кошачий холод. Дурацкая растерянность и осознание - «это был Он». И ничего не сделать. И не вернутся. И не спросить. И не предложить помочь. Как все чертовски глупо в этом мире!…
Дурацкий трамвай вез неспеша. Машина? Было бы наивно надеяться, что через пару-тройку лет я, наконец, перестану мечтать о ней, и превращу мечту в реальность. Всем своим видом подтвердил эту мысль сидящий рядом мужчина. – Вроде, и одет аккуратно, а трамваем, и книжка в руке – символ совсем даже не среднего класса.
«Конспект что ли достать?» - сама мысль обломала.
Ощущение утраты. Ощущение, что словно бы за волосы, тянет назад, тянет туда, где только что, мгновения-вечности назад произошло нечто… Опустошенность. Опустошенность до слез…
«Как он там сказал? «Сентябрь»?» какая-то мысль задела, пронеслась мимо, уколов, умчалась дальше, не дает покоя… Так так…
«В юном месяце апреле, в старом парке тает снег…»
Нет, не то, все не то…
Откуда это ощущение, что он не шел туда на простую встречу? Ни к другу, ни к подруге. Нет, так не спрашивают, когда идут на свидание. Так не интересуются, когда едут издалека на вечеринку. Либо там ждут его, чтобы перепроводить на ночлег. Либо…
А что, если он там сегодня работает? Музыкант?
Припомнилась рыжая студенческая сумка и что-то еще черное в другой руке. Нет. Ни чехол, ни музыкальный инструмент. Просто еще одна «вещевая» сумка. Мужчине не нужно везти с собой километровый чемодан, чтобы чувствовать себя одетым.
«Подожди, подожди. Что ты мелешь. Почему именно музыкант? Почему не на свидание к любимой, например. Откуда-нибудь издалека? Чушь какая!» - рассержано, но уже не безнадежно…
Трамвай, как назло, ползет черепахой. Ну, наконец-то. Выскочила, заранее ключи, отлаженный алгоритм… Сбился – на двери поздравительная открытка от соседей, ответная поздравительная открытка.
«Скорее, скорее, черт возьми!» - включить отопление, выключить свет в корридоре, включить компьютер…
«Ну, же, не тормози, друг мой дорогой! Солнце, ты же знаешь, ты у меня один на все случаи жизни, ну, давай же, родимый, давай!»
Ну, вот. Поисковик. Быстро, дрожащими руками. Сентябрь…
«Кто-то, может, скажет в ответ – ничего такого здесь нет,
желтый лист кленовый вчера сел в ладонь мою…»
Вот оно.
«Бар «Сентябрь», у нас вы можете отдохнуть и развлечься, бла-бла-бла, заказы билетов, живая музыка по выходным…»
Бинго!
«Рождественские вечера – живая музыка, танец живота, кабаре…», опять какая-то лабуда. Смотрим, так, анонс: «Первый керст дах*…», - проехали, это уже вчерашний день, - «Второй керст дах…» ну-ка, ну-ка… Есть!… «Весь вечер звучит испанская гитарная музыка. Выступает…»
«Мама, этого не может быть, потому что не может быть никогда!»
«…специальный гость из Италии Рикардо Бевинос…»
«Ничего не понимаю. Испанская музыка. Гитара… Какой гитарист поедет без своей собственной гитары? Итальянец, исполяющий испанскую музыку? Может быть, ошибка…»
Фотография на сайте. Нет. Не может быть никакой ошибки. Та же проседь. Те же черные глазищи.
«А, твои, твои глазищи,
Твое имя на заборе,
Я согласен выпить море
Лишь бы доползти до днища…»
Судорога. Лихорадка. Жар. Холод. Температура больше не ощущается и не играет роли… Что же играет роль? Кто играет роль?
«Спокойно, спокойно. Нужно сначала успокоится.»
Куда там… Квартира превращается в марафон. Из ванной в комнату, из комнаты на кухню. Новый рекорд Гиннеса установлен – полчаса и…
Благоухающее «Ming shu» (знать бы как это переводится еще) создание, ярко накрашенное, уложенное прической, сверкающее глазами, с выпирающей (насколько позволяет с трудом удерживаемая осанка) грудью и вжатыми ягодицами, совершенно не похожее на то измученное чадо, что возвернулось всего с час назад, выпорхнуло из двери.
«Bye, sweat home, bye-bye»
«Сумашедшая, что я делаю!» Нет, сейчас так кстати было бы небрежно завалить свое нафуфыренное тело в салон авто, пролететь мимо фонариков, лампочек, гирлянд и фонарей, и сначала эффектно подрулить, неловко, как почти все соблазняющие женщины, пришвартоваться где-нибудь недалече, и также эффектно выставив ножку на вытяннутом каблучке, игриво выковорить это же тело из авто… Бабочка в ночи.
«Сексуальная кошка на проводах
Блаженная фея добра
Ласкающей звезды
Оставляю тебя
На небе…»
Но нет… «Электричка везет меня туда, куда я не хочууууу»…
«Поздно, барышня. Коньяк «Метакса» - кончай метаться», - Как сама говаривала когда-то. Вот оно. Заведение. Горит. Сияет. Сверкает. Не «Метрополь» какой-нибудь, но и не кабачок «12 стульев».
Самым сложным оказалось в этот час найти белую розу. Нет, ну, правда, не будешь же отправлять открытку через официанта, и, уж, тем более, заказывать музыканту выпивку. Особенно со студенческой стипендией, саму бы кто угостил. А, уж, подходить и в лоб спрашивать – «Поминте, вы у меня спросили, как пройти в этот бар?» - совсем глупо.
«Красная роза – эмблема печали, Черная роза – эмблема любви.» Ну, или наоборот. Выбрала белую. Долго припералась с пожилой продавщицей на автомобильной заправке, та отказывалась посчитать одну розу и пыталась всучить весь букет. Пришлось соврать, что «любоф и ассисяй»… Чего только не бывает в Рождество. Продала. Пожелала удачи и чуть не прослезилась на прощанье.
Робко. Зябко. Много народа, несмотря на завтрашний понедельник. Немудрено – многие в рождественских отпусках и на каникулах.
Села за стойку. Заказала виски с колой. Судорожно отпила, пытаясь прочувствовать, как разольется первое живое тепло, как ударит по крови и в мозг первая волна расслабленности… Ничего этого не почувствовала и как-то сразу успокоилась – «Посижу, допью свой скотч и спокойненько отвалю домой. Рождественских чудес не бывает, ну, или бывает, но не со мной». Огляделась.
Никакой живой музыки. И, уж, тем более, никакого тебе старого седого негра за барной стойкой – какое-то плюгавенькое прыщавое создание в бабочке - студня пахает себе на масло к падающему вниз колбасой бутерброду. Похвально.
Была когда-то у нее дурацкая полудетская идея-мечта. Заработать денег и открыть свой барчик в каком-нибудь небольшом подвальчике. И чтобы обязательно был бармен – старый негр и седыми волосами. И ни по образу и подобию этих несчастных студней, но настоящий – заползешь случайно на свет мигающей вывески, весь в проблемах, как в шелках, и на пару со своим оборзевшим одиночеством. Закажешь порцию чего-нибудь подкрепительного, а к нему получишь – не обычное «ваш заказ, сэр», - а – «как дела? я вижу, вам сегодня не по себе, сэр? Могу я поинтересоваться, что делает такой хорошо прикинутый джентельмЕн с такой кислой физиономией, как сейчас у вас, в этом Богом забытом заведении? Почему не пьет шипящее прохладное шампанское где-нибудь на высотном этаже с соблазнительной красоткой?» (Легко и ненавязчиво. Почему-то пожилым удается это особенно тонко – выспросить все, не вызывая ни рассерженности, ни скуки. Наверное, они что-то такое знают про себя, что никогда не позволят переступить грани неприличия и невежливости)
И тут же, как старому доброму знакомому, – «добрый вечер, сэр, вам как обычно? или праздничный?»
«Да, приветствую Сэм, старина, давай праздничный, сегодня я это заслужил. Кстати, как поживает мадам Сэм? Холодновастая сегодня погодка, однако, хе… хе…»
Во внезапно наступившей тишине шумом ручейка, все быстрее набирающего силу и мощь, полились звуки перебора… Заплакала гитара, роняя слезинки струн прямо в раскрытую чашу души.
Обернулась резко. «Нет… этого не может быть… потому что…»
Фраза оборвалась на полуслове…
Черный ворот, манящий сатин рубашки, объятия – лакированный гриф, полуоткрытые губы, отсутствующий взляд… Сомнений не было… Все таже проседь… - Снег на асфальте. Бархатистая рябь на черной зимней воде…
«Рождественские чудеса существуют?...»
Пересела за столик. Официант принес свечу, бокал с водой для розы и грог…
Жарко, невыносимо жарко. Тело ноет, душа горит и… поет. Ей бы туда, под приглушенный свет, в эти руки, к этой чужой-близкой душе – прильнуть, примкнуть, присосаться, как вампиру… Укололась о собственные зубы.
«Нет, так дело не пойдет.» - воображению сказано «не смей», рукам приказано перестать дрожать…
Час, два, три… Больше? Кто бы знал… Неважно… Лишь бы не переставал… лишь бы не остановился…
Снова официант… Совсем молод… Встал и загородил – «Будете ли еще что-нибудь пить, мисс?»
Мисс не будет больше ничего пить, мисс и так пьяна и, отнюдь, не вином, мисс желает лишь чтобы вы, молодой человек, отодвинули свою роскошную задницу и освободили обзор…
«О, нет, благодарю. Счет, пожалуйста. И… можно вас попросить – не будете ли вы так любезны передать эту розу музыканту. Он так чудно играет. Со словами благодарности, пожалуйста.»
«Да, конечно, мисс» - разочарован и недоволен. Небрежно выхватил розу из бокала и ушел куда-то за стойку бара… «Что за…?!»
Вернулся. «Ваш счет, мисс.»
Вот оно… Сейчас или никогда.
Отдал цветок. Что-то сказал. Развернулся и… загородил весь обзор…
«Черт, да, когда же ты скроешься с глаз моих, недотепа!!!» - вместо этого вслух -«Пожалуйста, сдачу оставьте себе. Благодарю»
«Спасибо, мисс» Стоит, чего-то ждет… Спохватился… Схватил пустые бокалы…
Поднимаю глаза…
Улыбка… Открытая… Она одна, как благодарю, верю, надеюсь и люблю вместе взятые…
Сложил руки, словно в молитве, закатил глаза к небу… выразительно указал на часы на руке, которых нет… Эти губы… эти глаза…
Кивнула…
Было далеко за полночь… Музыка наполнила всё и всех…
Когда стихли аплодисменты… Положил аккуратно и властно гитару… не боевая подруга, но женщина и любовница… Женщина, которой владеют, любовница, которой подчиняются… Подошел…
«Вы все-таки знаете, где этот бар…» - не вопрос – утверждение и снова улыбка…
«Чудеса возможны в век интернета и полетов человека в космос, знаете ли», - почему-то не хочется кокетничать, не хочется сломать то, что вдруг выстроилось само из мельчайших черточек и звуков… Вообще-то не хочется ничего говорить… Зачем?..
Молчание – ни золото, оно – самый отчетливый язык. Язык, которым можно объяснить все, не объясняя ничего…
«Вам есть, где сегодня остаться ночевать?» - «О, Боже! Почему я это говорю? Почему Я? Почему говорю?! С какой, собственно, стати?
Я сошла с ума. Определенно. И почему, собственно, «вам»… в этом дурацком английском нет никакой разницы между «вы» и «ты»… «Тебе»? Ты! Что ты смотришь на меня… я сейчас провалюсь в преисподнюю… немедленно… если ты немедленно не нарушишь это молчание… это липкое, вязкое, давящее молчание…»
«Я тебя сегодня никуда не отпущу, даже не надейся» - и эта улыбка, не оставляющая места сомнениям… нет, я действительно сойду с ума…
Такси, наполненное разрядами электричества… Ключ входной двери, не находящий замок… И обжигающая мужская рука, как железная перчатка – забудь, все, что было…
«Забудь все, что было до меня…»
Он уехал утром… Без имени… Без номера телефона… Без надежды, что я приму его назад…
Я забыла все, что было до него…
И наказала, чтобы он забыл все, что было со мной…
Отказался…
Прижал к себе… И не посмел перейти невидимую границу… Утром все кошки перестают быть черными…
Вежливый шофер такси так и не понял, почему этот седовласый мужчина так долго стоит в дверях, обнимая какую-то всклокоченную маленькую девицу в белом халате и тапочках на босу ногу… Подумаешь, отпуск… Рождество закончилось, закончится и отпуск… Чего тут рассусоливаться…
И только, когда с опаской покосившись на пассажира, не пожелавшего сесть с ним рядом, а бессильно упавшего на заданее седенье, и увидев, что сквозь отсутствующий мужской взгляд текут слезы, он понял… что Рождество действительно закончилось…
А когда, как выстрел, прозвучал звук захлопнутой двери… Он вдруг неожиданно для себя сказал по-английски – «В Рождество случаются чудеса… Забудь, парень, все, что было до нее…» и медленно двинул по пустым улицам, успев разглядеть в зеркале открытую мужскую улыбку и взгляд блестящих, улыбающихся теперь сквозь слезы, черных глаз…
----------------------
* kerst dag - Рождественский день