Не ячменным веком кляча –
ставни хлопали печально,
опечатанная дача –
что отставленный начальник.
Обречённо дверь сипела,
в щель заглядывал шиповник,
а скрипучий бог ступеней
шёпот выцветших обоев
заглушал. Балкон с пастушкой
не по-графски разболтался,
как здоровьем – аэспушкин
из-за графоманских стансов.
Духом пасть кариатиде
не давал дух комиссарский,
от греха – неукротимо
перепрятавшись в мансарду.
Изуродованный флюгер
на вершине пирамиды,
как заправский шикльгрубер,
бодро лгал пустой планиде.
Над крестом окна гостиной,
иллюстрированным «Правдой»,
украиной самостийной
отрывалась балюстрада.
Не по стенам, испещрённым
сотней трещин и обломьев,
слёзы пьяным чичероне
проливала – по былому…
Тьма шуршала в гуще сада,
как торговка – целлофаном.
Крышу горклою прохладой
морось вусмерть целовала.