М.Цветаевой
Как я имя свое ненавидела!
А теперь другого не хочу:
Я тебя в окне своем увидела
И теперь тебе во след шепчу:
- Бедная моя! Царица нищая,
Гордая и жалкая, как век!
Были страсть и хлеб единой пищею,
Всем доступной, как тоска и снег.
Были сигареты, и бессонница,
И побеги к верному столу –
От себя, от жизни. С красной конницей
Белая сходилась на углу.
Были крики, ругань и убитые.
Революция – забава для солдат!
«Свет» и «свят» - слова, давно забытые,
Руки выводили наугад.
А потом не наугад, а истово
Пела воскресение отцам,
Звону колокольному пречистому,
Всем, навеки смолкнувшим сердцам.
Как хотелось верить! – и не верилось.
Спать хотелось – сторожи, как пес!
Ночь стихами и грехами мерялась
И седыми нитями волос.
Страстью заглушался страх – как водкою
И ладонью – заглушался вой.
Быстрою, решительной походкою
С поднятой надменно головой
Ты входила – губы, твердо сжатые,
Только взгляд растерян и упрям:
В лабиринте черном без вожатого,
Отнят дом и разбазарен храм.
И осталось: на четыре стороны
Пусть и потолочные крюки.
Вместо лебедей – повсюду вороны.
Боже правый! – Правый – вопреки,
Вопреки расстрелянным и сгинувшим,
Вопреки растерзанной земле,
Вопреки птенцам, гнездо покинувшим, -
Крылья перепачканы в золе, -
За спиной кладбища с пепелищами
Зарастают сорною травой.
Впереди – с подсиненными днищами
Облака и жребий кочевой.
Не гляди с укором, деревенщина!
Руки наложить – велик ли грех?
Спи спокойно, странница, спи, женщина.
Руки – есть, а крылья – не у всех.
За тебя я помолюсь, как водится,
Всем дорогам, небу и ветрам.
Пусть одни умрут, другие родятся,
В мае – цвет, а осенью пора
Жать хлеба, да жечь костры высокие.
Холод, звезды, ночи на гумне.
От тебя же, близкая ль далекая,
Только и осталось – имя мне.
15 ноября 2001