Строителям Государственного
Детского музыкального театра
на проспекте Вернадского
Сияет свет. Гремят оркестры.
Спешит нарядная толпа.
И зазывает всех маэстро
На новый танец с новым па.
И в круг идут, забыв стесненье,
И молодежь, и старики,
И слышен шепот объяснений,
Касанье трепетной руки.
Кругом кружится все, смеется,
Веселье брызжет, бьет ключом,
И учащенно сердце бьется,
И кровь играет горячо;
И поддает ударник жару,
И горячит сильней кларнет,
Сменяет быстро пара пару,
И к равнодушным дела нет;
И снова вместе все как врежут,
От смеха плачет саксофон,
А то как пес цепной забрешет,
То вдруг закашляет тромбон.
Слилось все в бурном вихре танца,
Ритмично в такт стучат сердца,
И кажется, что нету шансов
У тех, кто ждет его конца.
Но вот последний визг кларнета
Покрыт ударника волной,
Фойе, наполненное светом,
Вдруг сжалось все под тишиной,
И все, кто были, стали тише,
Стесняясь громких своих слов,
И средь других, чуть-чуть повыше –
Иван Иванович Петров.
Такой же, как и все, веселый,
И так же, как и все, одет,
Встречал с почтеньем новоселов,
И с добрым словом вел в буфет.
Где круг мужчин, где шум игривый,
Где вновь пришедшим каждый рад,
Где пенилось в бокале пиво,
Туда и вел Петров-прораб.
Там были те, кто отдал годы,
Чтобы построить сей дворец,
Кто обнимался с непогодой,
Кто отдавал тепло сердец
Морозным дням, кирпичной кладке
И кубометрам в монтаже.
Да, время было не из гладких...
И вот забыто всё уже.
Звенят бокалы, пьют за сдачу
И строят планы наперед,
Да и не может быть иначе, –
Строители такой народ.
Они как скифы, как цыгане,
Для них награды больше нет
Тепла палаток, звона кранов
И по традиции – буфет.
Но вот звонок, второй и третий,
Динамик прохрипел, замолк,
Вздох мягких кресел, легкий ветер,
Зашелестел кримплен и шёлк;
И сладкий аромат "шанелей",
И "шипр", и "дреккер", и "тройной", –
Букет, невиданный доселе,
Полился в зал, вслед за толпой,
Где бархат кресел золотился,
Блестел слезинками хрусталь,
И в темноте брильянт искрился,
И тихо-тихо пел рояль.
Заполнен зал, хождений нету,
Лишь кто-то тихо кашляет,
И, как бы избегая света,
Тяжелый занавес ползет.
Открылась сцена. Стол. Плакаты.
В корзинах яркие цветы.
И женщина в нарядном платье
Глядит в пространство темноты,
Потом, как будто что-то взвесив,
Держась рукой о край стола,
Изящнейший поклон отвесив,
Торжественно произнесла:
"Друзья! Как мы все ныне рады,
Что дождалися наконец,
Как величайшую награду,
Прекрасный этот вот дворец.
Нижайший вам поклон, родные,
За благороднейший ваш труд,
За ваши руки золотые,
За то, что мы встречаем тут
Сегодня праздник– День ребенка,
Тех, кому род наш продолжать,
Кому расти, смеяться звонко,
Учиться, жить и созидать.
Для них живем, для них мы строим.
Спасибо вам, друзья мои.
Здесь каждый среди вас достоин
Того, чтоб пели соловьи
И мирно солнце вам светило,
И улыбалася земля..."
Еще раз низко поклонилась,
Сказав: "Спасибо вам, друзья".
Взорвался зал в аплодисментах,
На сцену лучшие взошли
И артистично с комплиментом
От зданья ключ преподнесли.
Потом ораторы сменяли
Друг друга, славя мирный труд,
И о наградах зачитали
Приказ: кому и что дадут.
Прошла торжественная мигом,
Хотя и длилась битый час.
Потом раздался голос милый:
"Сейчас, друзья, концерт для вас!"
II
И как предраннейшая дымка
Наполнила затихший зал,
И свет, как будто невидимка,
Румянцем нежным выползал.
Спустилась занавесь другая,
На ней Садко в кругу друзей,
На гуслях песню им играет
О Новгородщине своей,
О русской стороне родимой
С извечным шелестом берез,
Где сладкий поцелуй любимой
И горечь материнских слез.
И не сотрет их, не укроет
Краса, что жжет друзей огнем.
О крае милом сердце ноет,
И песня грустная о нем.
В ряду четвертом где-то, с края,
Сидел, задумавшись, Петров,
О чем-то тягостно вздыхая,
И с видом, будто не здоров.
Лишь час прошел, как веселился,
И вдруг обмяк, затих и сник,
Совсем в лице переменился,
Печальный взгляд... ну, как старик.
А ведь ему едва за тридцать,
Чуть-чуть коснулась седина,
В глазах всегда огонь искрился,
Всех заражал и вот те на!
Петров! Петров. Ну что с тобою?
О чем грустишь ты, старина?
Да плюнь на все! Будь сам собою.
Хоть мое дело– сторона,
Но я скажу, что огорчаться
И сильно так переживать
Не стоит, брат. Давай смеяться!
Давай шутить! Давай мечтать!
Давай с тобой войдем в былое,
Посмотрим на свои дела,
И на мажорный лад настроим
Себя. Была, брат, не была!
Ну что с того, что наградили
Тех, что здесь вовсе не при чем.
Тебя, наверно, пропустили,
Чтоб лучше наградить еще.
А если даже нет? Ну что же,
И это выбрось и забудь,
Ведь ничего важней не может
Быть нашей жизни. Вот в чем суть.
А жизнь, она свое трактует
В движеньи, мыслях, звуках слов,
И если же кого взволнует
Кто строил, скажут: "Сам Петров".
А это лучшая награда,
Когда ты жив в умах людей.
Так что, Петров, грустить не надо,
Будь проще, четче, веселей.
Как будто голос мой услышал,
Он сразу вдруг повеселел,
Махнул рукой, куда-то вышел
Минут на пять. А когда сел,
Опять вернувшись в свое кресло,
Был прежним, как гостей встречал,
Доброжелателен и весел,
И грусть прошла, и не скучал,
И собеседник появился,
Пока не начался концерт.
Но взмах руки,– и звук полился,
Настал торжественный момент
Волшебной мощи, страсти, силы,
И нежности скрипичных гамм.
Они давили, уносили
То в глубь земли, то к облакам,
То вновь в стихию жизни бросят –
Живи, страдай, борись, дерзай,
То как прощения попросят
Одним аккордом невзначай.
Вот скрипки во всю мощь запели,
Петров сидит, закрыв глаза,
И видятся ему метели,
Морозы, слякоть и гроза,
И первый колышек, забитый
В замерзший грунт, что как скала,
Первопроходцев позабытых...
Такие важные дела.
Он помнит их. Их было трое,
Девчушка среди них была,
Но все они с одним настроем
Вершили трудные дела.
Бурили скважины. Искали,
Копались в истине земли,
Под песню вьюги засыпая,
Даже раздеться не могли.
Не волновал их треск буржуйки,
И резкий холод сквозняков,
Ни влага от ползущей струйки,
От конденсата, внутрь мешков.
Одной семьей в одной палатке
Средь инструмента и штырей,
С одной мечтой и мертвой хваткой,
И мужеством богатырей.
Но где они? Их не назвали,
Как время все-таки течет!
Как будто то, что изыскали
Здесь ни к чему и не при чем.
А ведь они– всему основа,
Диагноз им принадлежит.
Он точен, верен, можно строить.
Построили... И вот стоит,
Живет дворец и песня льется,
И нет ей, кажется, конца,
И учащенно сердце бьется,
И трое тех, живут в сердцах.
III
Затихла песня. Гром ударил,
Раскатом рявкнул барабан,
И выдавал рояль в ударе
Басовых звуков ураган.
Мелькали грозно светотени
По его черному крылу,
Как будто бы поднять хотели
Его куда-то на скалу
И бросить вниз с вороньим криком
К тому, кто ждет последний час,
Кто прожил жизнь, кто был Великим,
Чья жизнь в сраженьях пронеслась.
И эти мощные аккорды
Опять Петрова унесли
В прошедшее, туда где гордо
Копры, краны, леса росли,
Где содрогались и дрожали
Земля и воздух от копра,
Где стрекотали и вздыхали
Мощнейшие компрессора,
Где гул машин, гудки клаксонов
И сбитых свай надрывный треск,
Где все слилося в общем фоне –
Краны, машины, сваи, лес,
Бетон, раствор, металл, каркасы,
Щиты опалубки, прокат,
Девичий смех и хохот басом,
И иногда– отборный мат;
Где гнулся лом от напряженья,
За час тупились топоры,
Где каждый день был днем сраженья
За сей дворец для детворы;
Где сварка молнией блистала
При солнце, в темноте ночей,
Где гусеницы скрежетали
Бульдозеров и тягачей.
Зима свои права качала,
Стараясь холодом спугнуть.
Но все вокруг жило, кричало,
И гордость распирала грудь
За то, что не сломить морозу.
Нет, слабость нам не по нутру.
Но коль уж выжимал он слезы,
То прибегали и к костру,
И подурачиться не против,
Друг друга повалив в сугроб;
Не то, чтоб до седьмого пота,
А так, чтоб разогрелся лоб,
И щеки чтоб порозовели,
А то, глядишь и... в медсанбат.
Да, были страшные метели.
Всяк белу свету был не рад.
Но не ушли, не отступили
Перед капризами зимы;
Вгрызались в землю, сваи били,
С утра и до вечерней тьмы.
И было все: и смех и ругань,
Нехватка хлеба, масла, дров,
Но ни один не падал духом.
Примером был прораб Петров.
Он вовсе не сидел в прорабской.
Лишь забежит, чтоб позвонить,
В ушанке, сбитой залихватски,
По стройке носится, спешит,
То на подножке у машины
Он едет, чтоб принять бетон,
То разбивает на картины
Для механизмов полигон;
То тянет длинную рулетку,
То к нивелиру прирастет...
Прием, проверка и разметка, –
Неполный перечень работ,
Работ, что не дают порою
По-человечески поесть.
По правде говоря, не скрою,
Днем даже некогда присесть.
За то после рабочей смены
Сиди, пиши, звони, считай,
Разогревай свои пельмени
И можешь выпить даже...чай.
Что делать зимней ночью длинной?
Она и стройку, как назло,
Накроет снежною периной...
Скорее стало бы тепло!
Как говорят, было б желанье!
Зима сменяется весной.
И вот уже ее журчанье
Несется талою водой;
Спешит раздеться, сбросить робу
Продрогшая совсем земля,
Соскучились по хлеборобу
И по его рукам поля.
Ну, а для стройки как для стройки
Весна– и радость, и печаль.
Кругом грязища, нужна мойка,
Вода течет, хоть строй причал;
Залита четверть котлована,
Гудят насосы во всю мощь,
Хоть солнце светит– нету плана
Никто не в силах здесь помочь;
Пудовой гирей липнет глина
К непоразмерным сапогам,
Зато блестят под солнцем спины,
И слышится веселый гам.
Рычит бульдозер, надрываясь,
Он тащит в грязь засевший кран.
Петров то просит, то ругает:
– Давай, ребятки! Нужен план!
И бухает копер по сваям,
И подымает грузы кран,
И гул машин не затихает,
И знает он, что будет план.
IV
Вот отгремели барабаны,
Затихли грозные басы,
И рой воспоминаний канул,
Оркестр затикал, как часы;
То колокольчиком зальется,
А то кукушкой запоет,
А то, как тройка пронесется,
Потом вдруг стихнет все, замрет.
Лишь только эхо песней мчится,
Ничуть не замедляя бег,
И представляешь, как клубится
От пролетевшей тройки, снег,
В которой звонкий смех девичий,
Румянец щек и блеск очей
Тебя неудержимо кличет
Все бросить и бежать за ней.
И ты уже мечту седлаешь:
Во что ни стало бы догнать,
Хотя наверняка ты знаешь,
Что в небе птицу не поймать,
Что лучше уж в руках синицу
Иметь, чем в небе журавля.
Петров не может согласиться,
Под ним уже горит земля;
Он лидером не быть не может,
Он должен знать все наперед,
Но мысли ум его тревожат,
И снова прошлым он живет.
И вот под звуки ксилофона
Уносится в былое он,
Где нету шума, нет бетона,
Где целый женский батальон,
Где девушки друг друга краше,
Нежны улыбки, как рассвет,
И цвет волос у них окрашен
В богатый солнечный букет;
Где топором, лопатой, ломом
Покорно служит карандаш,
Где льется сладкая истома,
Туда зашел виновник наш, –
Прораб Петров в кирзухах носких
Зашел, смутился, оробел.
Он выглядел довольно броско.
Придвинул стул и скромно сел,
Средь кульманов, среди халатов,
Что отливали белизной...
На стройке был за панибрата,
А здесь сидел же сам не свой.
Сидел, как проглотил линейку,
И понимал, что был смешон
В своей потертой телогрейке,
Пока Сан Саныч не пришел.
Сан Саныч или просто Саша,
Высокий, молодой брюнет,
Был частый гость на стройке нашей,
Ведь это был его проект.
Он главный архитектор стройки
И он же главный технадзор.
Ему– хвала, головомойки,
Ему– заслуги и позор.
А без Петрова куда деться?
Не церемонясь с ним ничуть,
Он предложил ему раздеться,
По-свойски хлопнув по плечу.
Представил цветнику отдела,
Сказав приятный комплимент.
И приступили сразу к делу –
За неувязанный момент.
Ведь как ты не черти искусно –
На практике оно видней,
Где просто чушь, а где– искусство,
Где узость, где простор идей;
Где можно в быстроте схалтурить,
Где ювелиром покоптеть,
Где потихоньку, с перекуром,
А где прилично попотеть.
Ну что ж? Бывают и просчеты.
Проект– на то он и проект.
С просчетами сводил сам счеты
Наш дружный, спаянный дуэт.
Петров с практичной колокольни,
Сан Саныч, в творчестве горя,
И было до обиды больно,
Когда что сделают и зря,
Когда дела их забракуют
(браковщиков хоть отбавляй!)
Тогда на стройке заночуют:
–Твори, трудись, не спи, а дай.
И на гора, к началу смены,
Решенье было у друзей,
И чувствовались перемены,
И ритм на стройке был быстрей;
И радость распирала душу
За то, что можешь ты творить,
За то, что можешь других слушать,
И для других полезным быть.
Ну а в проекте неувязки, –
Здесь нужен срочно институт...
И вот уже по глине вязкой,
На помощь девушки идут.
Неповторимым тихим эхом,
Петрову в помощь побыстрей,
С улыбкой нежной, нежным смехом,
Но посерьезней, повзрослей.
V
Шмелиной песней мандалины
Сменяют звонкий ксилофон,
Мелькают яркие картины
В воспоминаньях, будто сон,
Петровым виденный однажды,
Опять его вдруг обволок...
И вот его уж мучит жажда,
И неприятный диалог,
Хоть и давнишний, а бередит,
Ведь в нем он был совсем неправ:
Помягче бы сказал, без меди,
Без окриков и... сдал бы кран.
И разошлись бы без обиды,
И не стояли б столько смен...
Но разве можно все предвидеть,
Когда и воздух накален?
Когда как струны твои нервы?
Да что там нервы?! Сам струна.
Когда там всяк хотел быть первым
И твоя личность всем нужна.
Все звали одного прораба,
Прораб на стройке– командир,
Она ему– большой корабль,
Должна быть без прорех и дыр;
Должна расти и в штиль, и в ветер
И никаких тебе преград!
И, если где прорыв заметен,
На то ты командир– прораб.
И не беда, что разношерстен
И не обучен персонал.
Здесь выход лишь один известен:
Работа, темп, порыв, накал,
Пример, почин и поощренья,
Любой расхлябанности– бой!
Развеять всякие сомненья,
Что ты боец с передовой!
Что он чего-нибудь не сможет
Или же может спасовать.
И вот его уж зависть гложет, –
Стремится сильного догнать;
Стремится в ногу, с коллективом,
Ни в коем разе не отстать!
И смотришь, у него в активе
Есть подвиги, другим под стать:
Пол куба кладки свыше нормы,
Иль пять подъемов в монтаже,
И вроде мелочь бы по форме,
Зато... приятная уже.
По мелочам, но час за часом,
В течение рабочих смен,
Крепчал и рос хребет каркаса
И нарастало мясо стен.
Звонки кранов неслись с эфира
Призывом взмыленных коней.
Но раздавалось: "Майна! Вира!"
Настойчивее и сильней.
И беспокойно плыли стрелы,
В надежде скоро отдохнуть.
Пружинилось, дрожало тело
От веса, взятого на грудь.
Но шли машина за машиной, –
В них груз со всех концов страны,
И хищно, выгибая спины,
В поту работали краны.
Трудились все в поту, на славу,
И был заметен результат...
Вдруг лопнувшей струной октава
Оборвалась... забил набат,
Запели горны. Барабанов
Дробь крупным градом обожгла,
Грохот литавр и вздох органа
Опять Петрова унесла
Туда, где дни неслись скандально
И в час прорыва, как на грех
Была зарплата и повально
Все напивались за успех.
Такие дни звались днем песни,
Разрядкой шли, как самоцель,
И агитируй ты хоть тресни
Пройдет, покачиваясь, хмель.
Наутро же, как не бывало,
Забудут все и вновь порыв,
И вновь звенит струна накала,
И больше не страшит прорыв;
И снова кубометры кладки...
Растет, румянится стена.
Укрылася от мертвой хватки,
Покинув стройку, тишина,
Сдала позиции, сбежала
Под громкий хохот строймашин,
А стройку крепче обнимали:
Рев тракторов, шипенье шин,
Звонки кранов, улыбки сварки
И клекот битумных котлов,
И от работы было жарко,
И ночью, как и днем, светло.
Быстрее, чем бамбук, колонны
Росли в лианах ригелей,
И паутина связей в тоннах
Крепилась пухом тополей;
Пушинками мелькали плиты
В руках кранов– богатырей,
Ложились мощным монолитом
На соты многих этажей;
И как по венам кровь по шлангам
Пульсировал и шел раствор,
И размывал под ритмы танго
Щебенку гидромонитор.
Все в темпе, шуме, звоне, ритме,
Не удержать тот быстрый бег;
И в тех делах весомых, зримых –
Простой рабочий человек.
VI
Вот смолкло все, лишь светотени
Еще плясали среди нас,
Да в глубине просторной сцены
Бубнил простудно контрабас.
Его приглушенные звуки
Напомнили Петрову вновь
Дрожащие в волненьи руки,
К вискам прихлынувшую кровь,
Стук сердца гулкий, торопливый,
И бледность смертную лица,
И непривычно суетливый
Поток рабочих у крыльца,
Сирену, прикатившей "скорой",
Безусое лицо врача,
И взгляд печальный, без укора,
И волосы, как у грача,
Прилипшие к резным морщинам,
Как к ручейкам степным ковыль;
И за умчавшейся машиной,
Столбом поднявшуюся пыль.
И охватившее смятенье
Всех, кто присутствовал при том,
Упавшее на лица тенью,
Заставив думать о своем,
О сокровенном, что не вечна,
Тебе отпущенная жизнь,
И относиться к ней беспечно
Нельзя. За жизнь свою борись!
Борьба борьбой, а кто в ответе
За то, что ты с лесов упал?
За то, что дома плачут дети?
За то, что ноги поломал?
За то, что вышел ты из строя?
Нанес ущерб семье, друзьям.
За то, что ты лишил покоя
Прораба, и лишился сам
Общенья с дружным коллективом
И просто радости труда?
Дай бог, чтоб был исход счастливым!
Твоя беда– для всех беда.
Петров ссутулился и робко
Пошел в прорабскую звонить:
Сейчас начнется нервотрепка,
Пойдут комиссии... и жить
От них, пожалуй станет тошно
Не то, чтоб думать о другом.
Зашел в прорабскую и точно
Уже звонят: Что? Как? И в чем?
Откуда? Кто? И есть ли подпись?
Прошел ли вводный инструктаж?
Где акт? И сделана ли опись?
Какой его рабочий стаж?
Куда? Зачем? В какой больнице?
Как чувствует себя сейчас?
И что у вас всегда творится?!
На месте будьте! Ждите нас!
И не успел Петров ответить,
Как в трубке раздались гудки.
Махнул рукою, словно плетью,
Взглянул,– в дверях уж ходоки.
Стоят сочувственно, безмолвно,
Как будто впрямь он виноват,
Как будто на их вид безвольный
Кто-то плеснул воды ушат.
– Ну что стоите? Проходите.
Небось бесились на лесах?...
А может выпили?... молчите?... –
Петров затылок почесал,
Достал блокнот из "дипломата",
Дал всем по ручке и листу,
И закрепил весомо матом:
"–Пишите всё... начистоту".
Противно перья заскрипели,
Рисуя то, что каждый знал,
Носами шмыгали, сопели.
Петров смотрел на них, вздыхал;
И в голове его роились
Такие мысли, просто жуть,
От них мозги перекалились,
Болтались в голове, как ртуть.
И не известно, что бы было,
Но распахнулась резко дверь,
И появился, будто взмылен,
Седой высокий инженер
За ним ввалились еще трое
И с ходу, начали, в карьер:
"Ну?!! Доигралися герои?
Вот вы ответьте, например".
Вопрос коснулся бригадира
И тот, солидно кашлянув,
Хоть по натуре был задира
Отвел свой взгляд, рукой махнув:
"Мол что здесь говорить? Пустое!
А коль приехал разбирать
Так разбирай-ка... и не стоит
Не разобравшись упрекать".
И начали все по порядку:
Сначала с подписей, бумаг,
Потом туда, где велась кладка
И, где леса. Как бумеранг
Вернулось вдруг для всех несчастьем,
Степным и диким скакуном,
Где разгорались споры, страсти,
Кто виноват? Причина в чем?
И следствие пошло. Ведь кто-то
За случай должен отвечать?
Ведь безопасность и в работе
Необходимо соблюдать.
Потом как результат всех прений –
Приказ. Нашлась же густера*:
– Лишить Петрова всяких премий
И... на полгода в мастера.
VII
Вот грянул хор и в монолите
Различных звуков, голосов,
Родная чудилась обитель
И видел в ней себя Петров.
––––––––––––––––––
* густера – мелкая рыбешка
То среди лип широколистых,
С бодрящей песнею ручья,
То в предрассветный час росистый
Он слушал песни соловья;
То над водой, в тумане вязком,
Где скрылась тощая луна,
Всплеск сильный, резкий рыбы-сказки,
Такой, что аж неслась волна;
То крик задорный петушиный
И кудкудахтание кур;
То снова стройка, гул машинный,
До пота труд и... перекур,
Где за веселым анекдотом
Приют в компании найдешь,
Хоть пять минут, забыв работу,
Ты в смехе душу отведешь,
Утонешь в чьем-то томном взгляде,
Иль отразишься в блеске глаз,
Пошлешь свои заботы к... дяде,
Забудешься за день хоть раз.
И удивляешься: откуда
Берется сила у девчат?
Таскают груз побольше пуда,
А вечером в театр спешат;
Или на танцы в Дом культуры,
Или в кафе, или в кино...
До поздней ночи шуры-муры,
А утром стройка все равно.
Спешат, хохочут, обсуждают,
Качая змейками спины,
И ремеслуху вспоминают
Как сон, с наилучшей стороны.
Ту самую, что им казалась
Такой навязчивой "не в жизнь"
Сейчас все позади осталось,
Путевка есть. Дерзай, трудись...
Выкладывай судьбу, как стены,
Клади кирпич за кирпичом
За часом– час, за сменой– смена,
За ними месяц, год, еще;
И до тех пор, пока не сможешь
Авторитетно заявить,
Что ты достиг чего-то тоже,
Что можешь сам уже творить;
И ничего, что вклад твой скромный, –
Правдивым будь, не оступись,
Тогда ты вырастешь духовно
И сделаешь прекрасней жизнь.
Таких на стройке было много,
Но время шло и день за днем
Все ближе к сдаче, и в тревоге
Все чаще принимал Петров
Рабочих с разных предприятий
(Таким, что лом, что молоток).
Он принимал их без объятий,
Ведь это было все не то:
И временно и разношерстно,
И ни работы и ни зла,
И не один признался честно,
Что результат, как от козла.
Но все трудились как умели:
Копали землю, сор гребли,
Грузили, а порой потели,
Когда с усердием скребли
Раствор, схватившийся на стеклах,
Потеки краски на полах,
И хоть работа была блеклой,
Но все же что-то а дала.
Все ближе сдача. И бурлила,
Как мощный улей, стройка вся.
Всего с лихвою подвалило,
Неразбериху лишь неся:
Побольше нормы механизмов,
Визит начальства и звонки...
Пульсировали катаклизмы,
Что аж трещали позвонки.
И спор до белого каленья,
Что белу свету был не рад,
И был всем камнем преткновенья,
Иван Иванович– прораб.
Его – туда, его – оттуда,
Все требовало, все звало,
Он колесил, кричал простудно,
И дело двигалось, жило;
И успевал он все заметить,
Где недоделки и, где брак,
Где двигались дела заметно,
А где трудились просто так;
Где еще мрамор не уложен,
Где нужно заменить паркет,
Где куб раствора заморожен,
Где не горит в подвале свет,
Из-за чего остановился
Процесс покраски потолков...
Вперед, назад, вверх, вниз носился,
Как заводной, прораб Петров.
На все и вся его хватало,
Лишь забывал он о себе,
Валился вечером усталый,
Ничуть не жалуясь судьбе.
Хоть закрывались его очи,
Мысль взбудораженно жила.
Писал, считал до поздней ночи,
Назавтра снова за дела.
И здесь не может быть иначе, –
При всей загрузке нужен план.
Ведь завтра сдача. День назначен.
Объект готов и... будет сдан.
ЭПИЛОГ
Вверх, вниз, вверх, вниз, налево, вправо,
Потом три круга над собой,
Потом зажал кулак и... браво,
Отрывисто махнул рукой.
И этим взмахом дирижера
Подведена была черта:
Игре оркестра, песне хора...
Разорвалася темнота,
Наполнив залу всплеском света
Юпитеров и хрусталя,
И тишина забилась где-то,
Дрожа всем телом звука "ля".
Все замерли от напряженья
Глаза чуть-чуть полузакрыв,
С надеждой ждали повторенья,
Но вдруг раздался мощный взрыв
От дружного рукоплесканья,
От крика радости души,
И возвращалося сознанье...
Как были лица хороши!
Какая нежность, муки, страсти
Были начертаны на них!
Страдали, излучали счастье,
В этот прекрасный чудный миг.
О музыка! Какая сила
Сокрыта в сущности твоей,
За два часа ты воскресила
Дела давно забытых дней,
Заставила опять родиться
И все сначала пережить,
Уйти от суеты, забыться,
Слезу о прожитом пролить,
Задуматься о сокровенном,
С мечтою в завтра унестись,
Для дел грядущих, непременно
Энергиею запастись.
Дрожали стекла от восторга
Стоявших, хлопавших людей,
Запоминающих надолго
Как праздник радости тот день.
И воедино все слилося:
Оркестра звуки, хор и зал,
Характеров различных россыпь
Единым монолитом стал,
Таким, который не разрушить,
Не сделать равнодушным вновь.
И жил со всеми душа в душу
Иван Иванович Петров.
Он с ними слился , видел лица,
Он слышал, как стучат сердца,
Работал с ними, был частицей
Во всем: с начала до конца, –
От первой, вбитой в землю сваи
И до последнего мазка.
И вот театр в огнях сияет,
Но подбирается тоска,
Что наступает час разлуки
Со всеми теми, с кем творил,
До крови разбивая руки,
До растяжения всех жил,
До полного изнеможенья,
Седьмого пота, хрипоты...
И вот закончено сраженье,
И налицо твои мечты.
Последний взмах, хлопок последний,
И все исчезнет словно сон...
Вот вышел из рядов передних
Маэстро, подарил поклон.
Играя блеском, величаво
Огромный занавес поплыл,
Но мир волшебств, рабочей славы,
Он уже больше не делил:
Он стал, как говорят, времянкой
Между искусством и трудом...
Вот полилися звуки танго,
Антракт. Фойе. Буфет. Потом
Опять заполненная зала,
Вздох кресел. Тихий шелест фраз,
И сцена та же, что в начале,
И блеск огромных черных глаз,
И делегаций вереница,
Преподносящих адреса,
Дрожащие в волненьи лица,
На лбах блестевшая роса,
Цветы, подарки, поздравленья,
Прекрасных слов большой букет,
Потом, для лучших,– награжденья
И в заключение ... банкет.
Конечно не для всех. Понятно
Достойны все, но места нет.
К тому же это и накладно...
Уместней со своей в буфет,
Где все друзья, с кем годы прожил,
С кем много горюшка хлебнул,
Кто со своим напитком тоже.
Туда Петров и завернул.
В фойе народ. Сплошная свалка, –
Не разбежишься. Черта с два!
Толкаясь мимо раздевалки
Услышал за спиной слова:
"Смотри. Да не туда! Где трое.
Высокий. Рядом с ним араб.
И что? Так это ж он построил...
Петров фамилия. Прораб!"
Петров ушел, слегка рассеян,
Но видно было, что он рад.
Ведь для разрозненной России
Петр Первый тоже был прораб.