Пилили дерево, пилили
большую сильную ветлу –
не по трухе и не по гнили
тягали хищную пилу,
а по живым древесным жилам.
По сочной крепости ствола
пила с оскаленным нажимом
свои зубарики гнала.
То в торопливости собьется,
то вновь елозит взад-вперед –
все глубже в годовые кольца,
за годом сжевывая год.
И сообразно ходу стали
через прожитые дела
ветла, судьбу свою листая,
куда-то в прошлое плыла...
Как будто снова становилась
она трепещуще юна,
и возвращалась стану гибкость
и радость - силе волокна.
Ей снился май – звенящ, скрипичен,
блестящ в ликующем дожде,
с листвы новорожденных личек
смешинок сыпалось драже.
И ночи летние в том мире,
не сжатом зданьями с краев,
ее, как в вареве, томили,
густом от звезд и соловьев.
Там человечья неразумность,
не покушалась на сады,
не наступали, пятясь с улиц,
на них гаражные зады...
В момент свержения на плоскость,
в секунду разделенья с пнем
она припомнила подростка,
лопату, лейку, чернозем.
И сладкий ток земного жира
в зарытой сетке корневой
она почувствовала живо...
и перестала быть живой.
Чихал копер, бил сваю бабой.
Ревел начальник без причин.
Какой-то юный стебель слабый
геройски лез на кирпичи.
Начальник маялся ногами...
Ну почему они мозжат?..
Он обозвал трудяг врагами
и вышел из вагона в сад.
И будто блицевою вспышкой,
день давний высветился в нем –
сажал он дерево мальчишкой...
лопата...
лейка...
чернозем...