Скулами молча скалит широкими
аэропорт постмодёрным вечером:
друга встречаю проездом из Токио –
три часа задержка и делать нечего,
в одиночку в здании шататься несладко,
а вокруг пространство глухо ревет:
каждые три секунды посадка,
каждые две секунды взлет.
В этом гротескном столпотворении
больше наверно, чем в Вавилоне
наций участвует в газообмене;
свет питается полураспадом плутония,
всюду ветер от вечных кондиционеров,
правят хаосом пластик, металл и стекло;
выдавленные по черному серым,
пляшут названья городов на табло.
Люди текут – молодые и старые;
всякий народ повстречаешь тут:
кто-то – один, а другие – парами;
приютил кого-то на минутку «фаст-фуд»;
шоколад жене и бутылку – шефу
господин с России приобрел в «дьюти-фри»;
чувствую героем Даниэля Дефо
я себя в этом большом попурри.
В миниатюре – вся наша планета,
жизнь – как в режиме быстрой прокрутки:
то, на что годы уходят вообще-то,
происходит здесь за неполные сутки;
неустанно взмывают ввысь самолеты,
навсегда уносят людей в облака;
непреходящи – только икота,
цокот дверей да урчанье бачка.
В наше-то время, когда, мол, личность,
вроде как, значит, «превыше прочего»,
внутренний мир обладает первичностью,
а остальное всё – так, на обочине,
миру каждого выдали пряник,
только мир-то – точно его ли?
Вдруг мы угодили в большой обманник?
(Есть ли уверенность в свободе воли?)
Версия вторая – что все мы «Бе-е-е»,
четвероногие с витыми рогами,
мним нас хозяевами нашей судьбе,
а сидим, по правде-то, в глубокой яме,
и не слезть нам с подставленного кем-то стула;
как в свой собственный, веруем в чей-то вкус –
роботы, которых однажды замкнуло
на транзисторе где-то под швом рейтуз!
Впрочем, довольно тут философствовать –
лучше полезное что-нибудь сделать:
Божие нам не отличить от бесовского,
так что, что ли, займусь разработкой тела!
в этом есть и то толк больший, наверно,
чем во всем метафизическом нытье,
раз уж так зыбко и эфемерно
наше наземное бытие.