Я возвращаться не хотел.
Холодный дождь плясал на крыше
И погремушкой тарахтел.
Настырный гром ещё гремел,
Но далеко и тише, тише.
Очаг старался, но не грел,
И в подполе шуршали мыши.
Не избежав смешных потерь,
От тех, кто обо мне не тужит
Я затаился, словно зверь.
И в мир оставшийся снаружи
Вернусь, но только не теперь.
Пусть эти хляби сменят стужи
И снегом замуруют дверь.
Ведь до зимы осталось чуть.
Ее седые паладины
Уже коней готовят в путь.
И буду снова без причины
Хандрить и, не сумев уснуть,
Под вой окоченевшей псины
Листать зачитанную муть.
И делать вид, что все прошло,
Что сожжены мосты в горячке
Не дела ради, а назло.
Трепать, что сломано крыло,
Ямщик запил, гроши в заначке
Сам не заметил как смело.
И плащ дорожный вновь у прачки.
Твердить, что пишется роман,
И потому не рвусь в дорогу,
Как дурень, в слякоть и туман.
А может оттого, что пьян.
Глядишь, начну молиться богу,
Жалеть себя и понемногу
Врастать в продавленный диван.
Нет! Не напрасно я сбежал.
Хоть здесь бессонница и скука,
Каких я прежде знать не знал,
Когда еще не понимал,
Что жизнь не счастье, а докука,
Но от меня не ожидал
Совсем никто такого трюка.
В мусоропровод телефон,
Ключи консьержке. Ходу! Ходу!
И с глаз долой, из сердца вон.
Прости, родимый Вавилон,
За то, что, вздрогнув мне в угоду,
Качнувшись тронулся вагон,
Суля ненужную свободу.