Он пытался с черного хода проникнуть к великолепию райского сада, корпел под дверью, позвякивая связкой из сорока ключей. Ни один из них не смог открыть капризный замок, но оставалась надежда, что следующая попытка непременно будет удачной.
Уже давно он грезил райским блаженством, перепробовал тысячи способов достижения его, но всякий раз, когда до желанной цели оставался всего какой-нибудь дюйм, судьба возвращала его в набившую оскомину реальность. Он пытался убежать от нее хотя бы и в ад, только вырваться из однообразного потока войлочных дней.
Дитя своего времени, он не желал мириться со скучным существованием. Душа его жаждала всей полноты жизни, а тело - сладостной или мучительной дрожи, - как карты лягут. Он был уверен, что живет лишь однажды, и потому, играя, в который раз торопился поставить на кон не принадлежащий ему мир. Но судьба, извечно банкующая за столом, в который раз отказывалась принять ни чем не обеспеченную ставку. Он ходил вокруг стола, ругался, буянил, пока его не выгоняли на улицу освежиться. Но на улице шел дождь, которого он терпеть не мог, и потому торопился войти в какой-нибудь подъезд, погреться за чужой счет.
Вчера он нашел на лестнице надежду, потерянный кем-то ключ. Но новая попытка оказалась столь же безуспешной, что и предыдущие. "Все дело в том, - думал он, - чтобы накопить побольше ключей и, будучи во всеоружии, добиться наконец заветной цели. Но как это сделать? Покориться паршивой погоде и корчиться под дождем от холода? Сколько? Сутки, двое, неделю, а может быть больше месяца?" Нет, он не в силах так долго ждать. Ему нужен весь рай, сегодня, сейчас, а завтра... не страшно и забвение. Смерть не пугает того, кто стучится в ворота рая.
Как затянулся этим летом сезон дождей, и с каждым новым днем капли все крупнее и больше числом. Бессердечный дождь, бессердечный ветер, бессердечный мир - опостылевшая природа, созданная, чтобы мучить, терзать, кромсать нестойкое сердце.
А потом пришла она, юная дева. И не пришла, а лишь прошла мимо. Капли воды легко сбегали по ее гладко расчесанным волосам. Не в пример другим, она шла под проливным дождем без зонта и несла в длинной тонкой руке пару изношенных туфель, словно оберегая ее от разрушительной соли городских ручьев. Лицо ее излучало спокойную радость, хотя на нем не было и тени улыбки, он тогда принял бы ее за насмешку. Лунный блеск серебристых глаз освещал путь, отражаясь в зыбких зеркалах июньских луж. Она не звала его, даже не повернулась. Просто шла, мягко ступая, по разбитой, изъезженной дороге. Хрупкий стан ее не покачивался. Она не стремилась к завоеванию сердец, просто шла домой знакомой дорогой. И плененный мелкой неторопливой походкой он забыл о рае и побрел вслед за неспешной фигурой к ее неблизкому, но непременно умиротворенному дому.
Теперь он не обращал внимания на дрожь, властвующую над истощенным телом, и, когда судороги ломали его, он почти полз за ней, а она, чувствуя муки спутника, слегка замедляла уверенный шаг. Вечер сменился ночью; путники покинули пределы хорошо знакомого города и шли по жалкой плоскости широких полей под низко нависшими небесами. Странные земли: почва не пахана, а растительности нет, беспроглядная тьма, не озаренная ни единым лучом света, но провалы на пути видны еще более темными пятнами. Путь идет под уклон, но счет не на километры, на годы, так что иногда возникает желание забыться, броситься в ближайшую яму, - лучше дно, чем бессрочная мука. "В яму. Где она, назначенная мне долговая яма? Да и незнакомка. Как брошу ее здесь одну? Она, конечно, знает дорогу, но мало ли что. Уж больно жуткий пейзаж."
И он шел дальше, вниз за смутным силуэтом, шаг за шагом, считая годы по ударам собственного сердца...