1.
Было скучно и медленно. Зной.
Просинь трав, сжатость хвой, тишина
временами пронзаемая птичьим вскриком.
Под ладонью уставшего времени, я – стоял.
Под ногами, в слоях расщепленных холма
воды медлят, и спят, и сосут гранит.
Теремами стоят муравейники, и
мне уже все равно, а придут ли их дети на смену нам.
Это кто теперь ветер пьет,
Опустивши ладони в сумерки?
Есть строение памяти, но, бывает, запретен вход.
Есть живучесть причин.
Пусть история нас разбросает
покарает за жадность; но сюжеты долги,
повторяемы, вечны, как грусть или старость.
Человечек, сказал я себе, да откуда ты взял
что чего-то здесь значишь?
Ты – актер неудачник, играющий вечную роль.
Есть стекло перемен.
Сквозь него ты рассмотришь народы,
переводы страниц потемневших от крови историй,
иллюзорный камыш долгих заводей небытия.
Все опять происходит, и ветер вернется дыханьем.
Точно в полдень есть ось, на которой вращаются двери.
Недоверие губит, доверие просто вредит.
Пережить можно все, и тебя назовут – пережиток.
Слышишь голос кукушки, зовущей за черную дверь?
2.
Меняла, пересмешник, ростовщик.
И у тебя, конечно, есть ключи.
И где-то есть ворота пустоты,
из чугуна и страха отлиты.
А у меня, представьте, есть свеча,
чтобы свой путь бесстрашно отмечать.
А у меня, представьте, есть тоска,
чтоб эти створки в небе отыскать.
Помилуйте, я не хочу туда,
но там, мне говорили, есть звезда.
3.
Хруст. Камень здесь не кремнист, но остр.
Сестер необычайности не видно.
Есть память гор, она хранит пространство.
Гора вырастает, и в ней –
есть провал, есть пробел, есть проход.
Кукушка кличет. Я иду на голос, но
и так нет выбора, проход всего один, и жажда.
Возврата нет: ворота так хитры,
что существуют лишь снаружи, что логично.
Ущелье не смыкается. Над ним
свод горизонта: время безвременья.
Да вот, совсем забыл: у входа
устроена была ступенька. Я сложил
туда надежды, страхи, прочий мусор.
Не знаю, что увижу. Хорошо.
Иначе в этом смысла просто нет.
И на камнях иероглифы и знаки
иглою нацарапаны. Вперед.
4.
Суть памяти есть разложенье в ряд.
Прислушайся – и знаки говорят.
Да, уточненье имени. Всерьез
Не важно, что в судьбе не удалось.
Всерьез неважен перечень потерь,
и безразлично, что я есть теперь.
Я помню небо, солнце и родник,
из них я вышел – или же возник.
Есть шаг и вздох. И есть конец пути.
И - книгу жизни жизнью перечти.
И - книгу смерти смертью напиши.
Все это просто. Но пора спешить.
5.
Кончается ущелье. Зал богов
пирующих остался позади.
И камни расступились. Отблеск
костров и неба на камнях пропал.
Между камней цвели, цвели тюльпаны.
Здесь был круг гор. Долина между гор.
И тишина с кукушкой между нею.
Здесь было и светло, и хорошо.
Так просто, как писать у ног любимой.
Привет вам, люди. Я дошел сюда,
и чувствую отсюда все и всех.
Добра вам, люди. Полный миг добра.
Расчет закончен, так или иначе.
Бессилие и мелочь перемен.
Кладовка образов, сюжетов преломленных.
И злость, и радость, боль и нищета
все изменяет нас, и только этим важны.
6.
Снегирь, пушинка, пустота.
Вся кровь внутри пережита.
Со дна души клубки извлечь
туда где солнце, воздух, речь.
Я никогда не думал, что
так просто это решето.
Я рад рассматривать ладонь.
Я рад заметить в ней – огонь.
7.
Серебриста в зеленой дымке граница гор.
Здесь уже не осталось иных вещей.
В центре мнимой равнины стоит костер.
Нет, нечто четырехгранное: пирамида.
Я дойду до конца, до подножия. Да,
этот свет восхитителен, ясен, свеж.
В этих гранях зернистых есть место мне.
А кукушка вверху повторяет зов.
Я все вижу и помню. Я все потерял и обрел.
Я все принял – не важно, зачем этот остров дан.
Все простил и нашел, что нечего было прощать.
Я забыл имена, и они у меня – на ладонях.
Совокупности времени, целых сюжетов тюки
размещаются там, где им правильно быть и расти.
Завершенности жизней сияют в потоках любви,
все неважно и важно, все верно и ложно, все здесь
и не здесь.
Пирамида как слаженность граней. Зернистый раствор.
От земли до небес или выше, да, все-таки выше.
Я бы там и остался, но я уже там – навсегда.
А кукушка зовет. Значит, снова пора возвращаться.