Я помню: взревели моторы
и дрогнул предутренний город,
сирены пожарных и скорых
столпились у светофоров.
Их крик был почти истеричен,
бетон прорывал и кирпич он,
и в страх повергающим кличем
летал он над миром фабричным,
сливаясь с чугунным содомом
и дымом дамокловым домен,
и с грязного неба бездоньем
по-над человечьим гнездовьем.
Казалось, что крик повсеместен.
Но вдруг, на мгновенье, исчез он,
исчез в просветленье небесном
стремительным Ахиллесом,
и люди успели услышать,
как на мостовые и крыши,
на громоотводы и выше
ступенями пало затишье,
а между затишьем и криком
успели - в окне приоткрытом
услышать - как будто молитву,
услышать - как будто постскриптум:
- Любимый, был нежен ты, где же ты?
Среди сигарет и усмешек
поспешен ты был... и успешен...
и все-таки нежен... Но где же