Проглядев, а может промолчав,
Мы упьемся отгремевшей ранью.
И тогда нас станет мучить явь,
Забивая поры прошлой данью.
Псалмословьем заслонив глаза,
Клянча вновь признанья и ночлега,
Мы пойдем сквозь молчаливый зал
Под привычной тяжестью Ковчега.
А в Ковчеге над пространством благ,
На экранном стяге, как на плахе,
Вновь забьется ночью полумаг,
Сатанея в первозданном страхе.
Он под гнетом нажитых грехов,
Исходя испариною страха,
Не дождется первых петухов
И рванет на вороте рубаху.
И тогда,
Сжигая все, опричь
Хорового райского разгула,
Вновь взметнет над головами бич –
Истерично бьющееся дуло.
А потом всех скорбно примет новь,
Окропившись в древние пороки.
И, свежея, засочится кровь
На давно написанные строки.