Театра интерьер громоздкий,
Рассеянный софитов свет…
Провинциальные подмостки.
На сцене – женский силуэт.
Костюм притёрт второю кожей:
и в платье, и – обнажена.
Танцовщица…
Устала.…
Все же…
Сквозь комья снежного пшена
пришла, тоску превозмогая,
чтоб, как последнее «прости»,
исполнить танец.
Начинает,
худую грудь перекрестив.
Движенья скованы, несмелы,
и пульсы тяжелы свинцом,
дешевый грим холодным мелом
сжимает узкое лицо –
ей в нем привычнее и проще.
Изящных выпадов туше
казенные расчет и росчерк
манкируют.
Но вот уже
она быстра, легка и ловка
и напряженьем крепких жил
испытывает вновь на ковкость
точеных голеней ножи.
То трепетна, как дикий вереск,
то замирает для броска,
и хищною повадкой зверя
в ней волчий грезится оскал.
То примется двумя руками
незримых скакунов стегать,
во взгляде – бес, в ладонях – пламень,
сполохом голубым – Degas.
Оплавлен страсти жгучим тиглем
раскрепощенья дивный плод,
и руки-плети, руки-иглы
пространства немощную плоть
взахлеб терзают вдохновенно,
кровь закипает, как вода,
и жжет горячей лавой вены
летящей женщины.
А та?..
А та – отчаянна!
У края
безумный ускоряя темп,
в спираль упругую свивает
божественные фуэте.
О, как секунды сладки эти,
как сердца искренен угар!
И только ночь её свидетель.
И только бог её слуга.
Нет, не был ей дарован случай…
В пустых глазах светлеет грусть.
Она роняет с плеч колючих
несбывшейся надежды груз
и делает… Последний… Выдох…
Разбита… Опустошена……
Короткой жизни тонкий свиток
комком размокшего пшена
в изнеможении отринув,
упала. Гибнет.
Видел ты
последний танец балерины?!
Смертельной полный красоты…