Иsт

Любовь к Четырем Апельсинам
Мне уже, сколько такие, как я, не живут,
да и поболее. Мне уже нечем скандалить.
Вдовушки, женушки - точечные дежа вю
и ничего, кроме. Вот и букет "Цинандали"
только что пан, да пропах, словно зад у медали.

Я выхожу на дорогу. Заметьте: один.
Тут до меня побывало. Но, что любопытно,
к нам не вернулся никто. Стародавних годин
гении, равно как шлюхи времен общепита,
все они, все оприходованы и закрыты,

все они спят на холме. Я шагаю на Ист.
Или, игривей: иду-я-шагаю. К Востоку
ближе народ поголовно и веле-речист
(так же, как к Западу - теле): свою караоку
воет, потом светлооку ... без чувства и проку.

Здесь я когда-то живал, и поэтому вот
мимо хотел бы, а то и подальше. Однако
хрен тут - за деликатес, а не наоборот,
как в Люксембурге, Голландии или Монако,
где неизвестны ни хрен и ни хрен тебе в рот.

Здесь я когда-то любил, ибо да. Потому ль,
не потому ль - я иду, я шагаю. По сути
нас ни чего, ни того и ни капельки. Смурь,
много пришедши позднее, девятые сутки
лишь обозначила, да уложила мне сумки.

Здесь я когда-то писал. И туземная знать,
знать, меня знать не побрезговав или кого-то
переспросив, но решила, что слово "казна"
чуждо поэту. Венок же - ткемалевый - вот он,
словно трусы в шесть утра - на головку намотан.

Все они спят, они спят, все они на холме
спят. Но и мне уже, сколько такие, как я не
тянут; когда уже бе-е, а тем более - ме-е
либо без мазы, как тетенька - педику в бане,
либо смертельны, как В.Мейерхольд - дяде Ване.

Мне уже, сколько такие, как я, не всосут
даже с испугу. Моя ситуация шире,
много- (так скажем) -образней. Не древний сосуд,
но тетрапак или с ручкой смирноффская, и не
Смерть от Воды, а дурная пробоина в шине.

Здесь я когда-то замолк. Все побуквенно, как
было прописано - вроде рецепта припарок
мертвому. Но, регистрируя каждый пустяк,
я регистрировал каждый бесценный подарок
от Незнакомки - от родины, мать ее так.