"Во всём виновата гнусная, отвратительная, проклятая любовь! Я награждаю её грубыми пинками и тяжеловесными подзатыльниками; я плюю ей в глаза, разговариваю с ней, как пьяный кот, требующий у потаскушки её ночную выручку.
Я ненавижу мою любовь. Если бы я знал, что её можно удушить, я бы это сделал собственными руками. Если бы я знал, что её можно утопить, я бы сам привесил её камень на шею. Если бы я знал, что от неё можно убежать на край света, я бы давным-давно глядел в чёрную бездну, за которой ничего нет."
(А.Мариенгоф «Циники», 1928)
Я вновь бреду по улицам пустым
Такой как все, но не такой, как прежде.
И вот шепчу я сумеркам густым,
Что в сердце лёд, там места нет надежде.
Я весь промок под лунной медью, но
При чём луна – хоть жалит так искусно?
А сумерки молчат, и всё равно –
Мне не смешно, не радостно, не грустно.
И лишь одно тревожит мой покой,
И оттого шальное сердце стынет –
Моя любовь, взлелеяная мной,
Мне ненавистна, проклята отныне.
Я бью её по гордому лицу,
Плюю в глаза, как подзаборной шлюхе.
Какая честь безумному творцу
Ей раздавать пинки и оплеухи!
И если б мог - её б я задушил,
Собственноручно камень ей на шею
Повесив, в чёрной речке утопил,
Не думая о том, что пожалею.
Я ненавидел! Праведно скорбя,
Я разрушал союз души и тела,
Когда она, тоскуя и любя,
Пустила пулю в грудь так неумело...
И на губах – застывший сладкий ром,
С них красной ниткой медленно струилась
Чужая жизнь. И замерла потом...
И ничего, как-будто, не случилось.
22.06.05.
Рига