Ты – самое твердое «нет», тверже чугунной проволоки, из которой кованые цветы нео-модерн в изголовье кровати. Я – идиотская неверная улыбка, в уголке губ скапливается дождевая вода. Весна пахнет ржавчиной и мыльными пузырями. Сговорчивые мак, кунжут, красный перец вперемешку со строительной крошкой – наш сегодняшний ужин. У меня за ухом карандаш Ikea. Отточенный грифель, как осиное жало. Под ногтями дремлют творческие замыслы: большой палец – литература, указательный – графика, средний – искусство неприличных жестов, безымянный – безбрачие, мизинец – повышенный травматизм.
В черной фланелевой пижаме со светлыми звездочками пыли на локтях и коленях я олицетворяю звездное небо. Уткнись носом в Малую медведицу на моем плече. Обними Южный крест в центре живота, там где вызревшее полнолуние застежки. Полежим.
В тот самый момент, когда с запада, из-под левого колена выползает сумрачный, сочный весенний ураган, ты сминаешь мои пижамные штаны и отшвыриваешь в угол. Стихия обреченно разражается на паркете тоненькой сеточкой молний, фланель выпускает ливневую лужу, которая подмывает оплывающие свечи: податливый парафин застывает белыми сороконожками утренних постгрозовых облаков.
Растрепанная девушка в пригородном автобусе – это я. Nothin’ I have is truly mine: дореволюционный мужской аромат XS от Paco Rabbane, деньги в заднем кармане джинсов, мужчина, с которым я сплю, перегоревший цифровой фотоаппарат. Фарфоровая, гуляющая с собственными страхами – это я; фарфоровая, с медной струной за пазухой – это я; фарфоровая, с отбитой аортой – это я. Автобус выплевывает меня – золотистую бессонницу и бледных с похмелья узкоглазых драконов – на загаданной остановке, отдавая дому, где можно закинуться чаем с розой и лотосом, разномастным друзьям, учебному табелю с шипящим нерусским именем schedzhhhule и ненужным встречам с неожиданным исходом. Невесомое навскидку «ты» на прозрачных сетчатых крылышках перепархивает с плеча на плечо, придавливая родных и не-очень-близких тяжестью свинцового прикосновения. Случайные свидетели, следя за траекторией перепончатокрылой ответственности, мелко крестятся и с до неприличия явным облегчением выдыхают: «Пронесло!» А я иду-шагаю, и т.д. (в чем дело – сразу не поймешь!) и все пытаюсь, и наконец признаюсь, что – вот здесь нужно, ради саспенса, упомянуть шестиугольную комнату с небесно-голубыми обоями и тремя окнами, выходящими в черное, захлебывающееся грозовым потопом поле и мое полубессознательное состояние в половине второго ночи – что для успокоения мне нужно совсем немного: смотреть сквозь прикрытые ресницы на кованые цветы в изголовье кровати, пока под твоей ладонью дремлет, приглушенно мерцая, Малая медведица.