Великое, Незабытое, ни на минуту
не рознящееся в колыбели мира и в пучине его. Установленное ни кем и никогда.
Живет, в себе заключенное и от себя освобожденное.
Мерило всякого, ибо всякий в ней состоит,
и ею является, ибо она всякое.
Она ли или он ли или другое - всё тоже,
ибо не первое и не второе и не третье,
но Первое и Второе и Третье и всякое иное,
ведомое мне и тебе, и неведомое.
Всё есть Оно - Любящее абсолютно и Абсолютное в любви.
И в этом Радость Великая и в этом
Сила Великая и Надежда для оглушенных,
ослепленных, неразумностью и слабосердием,
кое последнее - Велико. Ибо Сердце,
так не развито и так молодо,
что всякий возраст телесный умудрен
куда более в сроках своих, нежели оно -
сердце твое и мое, в сроках своих.
Так в истории следующей
зачинается смысл в лоне Отца и Матери всех разумностей.
Не в премудростях ума, ищущий утешения,
но в мудрости простой и вечной,
как(прозрачность нерукотворная)
(чистейшее стекло нерукотворное),
пропускающее правдивостью и искренне чисто,
всякий свет неискаженным в миры его, беспредельно множественные и разные, как всякое в мире каждом (в нем)
Почему человек порой так зачаровано смотрит на птицу?
То, что он при этом испытывает как будто бы ностальгия. Припоминание, нет, не того что когда-то был ею, но всё же это определённо что-то из прошлого.
Из прошлого, в одной истории, где, когда, возможно, он был деревом....
Дерево когда-то очень давно исполнилось отчаяния.
- Что с тобой происходит, - спросила его мать земля.
- Я очень много смотрю на небо, - стало объяснять дерево, и теперь не могу быть больше деревом.
- Что же ты хочешь, - спросило небо.
- Я хочу стать птицей, - ответило дерево.
По-своему оно было право. Его действительно можно было понять, если знать немного об их деревянной жизни. Ведь ему всё время приходилось стоять на одном месте. Всю свою растительную жизнь и братья и сёстры и окаменевающие останки прародных никуда никогда не могли двинуться с того места, где началась однажды их тонкая зелёная молодость. Даже будучи близко друг от друга они могли, лишь со временем дорасти ветками, да и то, как повезёт ...
А потому так важно было не допускать ни какой ссоры иначе, что делать, ведь всю жизнь вместе, а если кто из них и допускал в себя это страшное зло, то доставалось и ему и всем его соседям - они заболевали, сохли и умирали, не имея возможности избежать этой участи.
А птицы, птицы всегда были для деревев символом свободы, они парили в поднебесной, покоряя всё новые и новые просторы, и не знали других забот.
Во всяком случае, так думали они - деревья, поражающие своей красотой не только тех, кто ходил между ними, для кого они были прибежищем, домом, поэзией, но и те, кто так восхищал их в поднебесье, те восхищались ими и любили, наверное, не меньше самого неба. Да и могли ли они сравнивать то, что не было сравнимо и создано было не для подобных предпочтений ума.
Однако небо, О, великая сила вдохновения! - небо не давало деревьям покоя и они стремились ввысь изо всех своих растительных сил ночью и днём на восходе и на закате они наполнялись таким трепещущим благоговением, что оно растекалось по всей матушке земле. И ароматы цветов окутывались в него подобно бриллиантам, изумрудам, сапфиру или гранату в мягкой перине золота оправляющего их достоинства.
Но достоинства птиц не давали им покоя, любая даже самая маломальская птица поднималась ближе к небу, нежели самое мудрое и рослое дерево на земле. А те, кто жили под их ветвистыми кронами, могли перемещаться как угодно и куда угодно ползая, прыгая, бегая или просто медленно прогуливаясь, к примеру с тем, кого предпочёл в любви.
А это представьте себе другая сторона трагедии, которая не сравнима ни с какой ссорой между ними. Вы только подумайте, как могут любить деревья, и как могут они страдать, порой в великом удалении. Не имея возможности подойти друг к другу, или просто быть рядом два пламени любви и страданий соединяются в огонь способный вспыхнуть у них в стволах и поглотить. Отчего вы думаете бывают пожары или молния попадает в дерево и оно мгновенно погибает. Вы думаете, она вызвана погодными условиями? Тогда вы ошибаетесь. На самом деле дождь - это слезы несчастной любви и слёзы сострадания Отца и Матери - Неба и Земли. И там, где сострадание отвергнуто и не принято (ведь такое тоже бывает к великому сожалению), порой их души, пылающие от любви, бросают свои тела и устремляются друг к другу превращаясь в целую вселенную. А потом какое-то время летают между своих братье и сестер почти как птицы, и если вам повезло то, возможно, вы наблюдали когда-то шаровую молнию. О, великая сила любви! Что ты способна сделать с деревом. Ты способна на всё. Ведь история только начинается.
И так дерево мечтало стать птицей. Устремляясь к солнцу оно при этом, очень любило и ни за что, ни на мгновение не могло расстаться с Матерью- Землёй. Что ж, Господь не мог их разлучить. Однако мечты дерева Он всё же осуществил, превратив дерево в человека. Как мудро с Его Великой Стороны, ведь, тем самым, он не разлучил его с Матерью и наделил возможностью бывать в разных местах.
Но человек снова и снова поднимал голову и в сердце его рождалась птица. И конечно его отношения с Матерью землей претерпевали изменения. Но всё это казалось в порядке вещей, допустимых вещей и неизбежных.
Но однажды человек вспомнил о своём прошлом. И тогда он спросил: "если есть дерево, из которого я стал человеком, то, что мешает мне стать теперь птицей".
- Ничего не мешает, - ответила ему любящая мать.
- Ничего не мешает, - согласившись с Землей, ответило ему небо.
Он взмыл высоко в царство ветров. Птицы окружили его, выражая, кто восхищение, кто недоумение, кто откровенный восторг. Восторг не покидал и его самого, пока одна из них не нарушила его. "Ты всё же не птица" как-то глупо.., глупо и ехидно проскрипела она. Вспоминая о своём прошлом, он печально и болезненно посмотрел вниз. Передним простиралось прошлое то, что для всех птиц было продолжением их радости, у него вызывало стыд. Ему было стыдно даже не перед ними, так как он, в общем-то, понимал благоговейное сердце птицы и даже та, ехидная не сильно тронула его своим характером. Но было этого было достаточно, чтобы само прошлое обнажило его страх и стало ему ненавистно. Перед всеми птицами он отказался от своего происхождения и со временем презирал его все сильнее и сильнее. Он надменно летал над деревьями и над всей землёй, но всё больше одиноко и молчаливо, отвергая всё земное, а потому уже всё реже и реже смотрел вверх, так как приходилось следить за своей надменностью именно по той же последней причине, другая часть его внимания всё больше устремлялась туда же. И так, как он теперь не внимал тому, что вверху и отвергал всё то, что породило его, то ничего в этом мире больше его не поддерживало и никакая любовь не освещала и не питала его сердце. А потому, постепенно, превратилось оно, от всего, что теперь его питало, в холодный чернеющий камень.
Сердце! Это несчастное сердце, конечно, забыло оно, и теперь уже наверняка, о том, старом, очень старом времени, когда, уходящими глубоко в Землю корнями принимало оно ее любовь. Вырастая из теплого уютного и мягкого лона, где радует свежий ветер, принося дереву дух свободы, собранный им отовсюду над землей. Там, под сильными могучими кронами, каждую ночь распускался необыкновенный цветок. Он как бы приходил на смену солнцу вместе со звездами. И на его свет собирались жители ночного леса. И он разговаривал с ними, так хорошо, как ни кто из них не мог поговорить друг с другом. Они не понимали почему все это и как ему удается светится но им было хорошо и они не спрашивали зачем он это делает, очевидно боялись, что ответив на этот вопрос он перестанет этим заниматься. Он говорил что свет от звезд и солнца один и тот же. Поэтому нет во мне нужды днем, а ночью всегда света мало, да и далек свет от звезд. Еще он говорил что учится принимать любовь и свободу дарованную Ему от Солнечного Отца именно так, как она дарована Им. "Когда мы с Ним, то и Он с нами. И светло всё.
В жилище, когда все открыто, и солнце светит, светло, светло бывает. Но закройте что-то одно, потемнеет, а когда все закроете, совсем темно станет. Так и с душою".
Когда сначала маленький, потом все больше и больше камень этот стал, наконец, невыносимо тяжелым, наш герой, обессилев, рухнул на Землю. Она, как мать, приняла все то, что еще не окаменело.
Холодное молчаливое сердце так и лежит, не шелохнувшись под одним молодым деревом, лишь изредка согреваемое лучами Солнца, напоминая ему и всякому другому дереву, и всякому другому Человеку, и всякой другой птице, и всем, кто живет в этом мире, ту печальную историю.