Место, где я исчерпаю себя, не будет
местом боя, ландшафтом уставших будней
от натершего мысли суконного хомута.
Время, в котором я захочу родиться
для погашенья долгов или все ж разбиться
на мириады кусков, уста
превратят мои в долговечный мрамор
для молчанья. Так золотая рама
призывает остаться в пределах, границы чтя.
Так с орбиты сойдя, уплывает желанье в пропасть
для того, чтоб осмыслить вчерашнюю робость,
половину пути пройдя.
Край, где я захочу преклонить колени,
чтоб покаяться, предупреждая тени
всех усопших о продолженьи дней,
будет там, где обычно не видят места
для починки того, чем вообще изобилует бездна,
находящаяся средь ветвей
бесконечного времени. Место, где я отважусь
рассуждать о бессмертном, о смертном даже,
мне подскажет, скорее, наитье, чем крепкий сон.
Сон всего лишь не очень похожий слепок
с нашей жизни в преобладаньи клеток
и того, что обычно теряется в гуще крон.