Теперь не те времена, чтобы выйти и крикнуть: Я
не последняя буква, не лепет какой-то твари,
не читавшей Сенеки, но говорящей «бля»
и находящей, как правило, в опустевшей таре
больше смысла, нежели в сгустке слов,
выплюнутом философом. Глаз мой карий
справедливости ради нашел для себя альков,
с одиночеством чаще живущим не врозь, но в паре.
И тэдэ, и тэпэ в этом духе. Сейчас нельзя
петь сопрано, когда окруженье – басом,
и нельзя, как когда-то из грязи прямо в князья,
и совсем неприлично при всех – вопиющим гласом
в избежанье насмешек, издевок, проклятий и прочих бед.
Лучше быть вдалеке от пожара, властителем бездн,
серафимом с лицензией летчика-аса,
чтоб тебя не втянула в себя студенистая масса.
Не сподобившись стать ни любимой, ни даже той,
о которой сказали б однажды: «В чертовке милой
притягательной силы так много, что красотой
можно то называть, что обычно горит в полсилы»,
я пришла к заключению – все, что случилось, есть
не иначе как рок, как река с нетерпеньем ила
накоплять в своей вязкости серой не столько месть,
сколько грусть по волне в самом длинном теченье Нила.
Потому и не вижу загвоздки в решеньи ни там, ни сям,
называя кроссворды опять же родной стихией.
Первым делом слова поутру «Отворись, Сезам»
не забыть бы, оставшись, как прежде, с девой Марией
сам на сам, отчего из окошка небесный свет,
хлеб с водою, стихи и молитва. На склоне лет
много ль надо то ль в Персии, то ли в России.
Всем по вере, короче, как говорит мессия.