увидеть Рим и умереть
* * *
«А как добраться до фонтана?», –
я маму спрашивал. Она
всё знала, и почти фатально
была права: «Конечно, на
шестом троллейбусе». Хоть тресни,
хоть измеряй сто раз на дню,
фонтана гипсовое ню
всегда на том же самом месте
я заставал.
Уже потом,
нажив воззрения и тайны,
прокрался ночью на фонтан я –
и не увидел. НАД ХОЛМОМ –
нежданно лысым – апатично
плодился мрак. Случайной спичкой
обрывок мира осветив,
я содрогнулся, ни пути
ни различая, ни дороги;
и только вечные вороны
пугливо гадили во сне.
ИЛИ ЗНАЧИТЕЛЬНО ПОЗЖЕ
(уже не осознать холодных фресок)
когда, остатки сумерек собрав
в решетчатые легкие, приемник
куранты процитирует; поймем,
что можно уклониться от лобзаний
анализа, что можно приглушить
оранжевые блики сновидений
во имя гигиены, и одежды,
и завтрака.
- Я никогда не смела
Сказать тебе об этом. Столько лет
молчания об этом, ухищрений,
когда сама себе толкаешь кляп,
когда сама себя, едва стемнеет,
подстерегаешь за углом. Довольно:
сегодня, завтра - или в воскресенье –
я расскажу, я крикну.
- Я бы мог
Не торопиться с выбором, - конечно,
я мог бы даже отвернуться от
альтернативы, затаиться в доме
без адреса - и выжить, Оля. Только
что проку в болтовне, когда змея
до заклинанья жалит?
- (Ради бога,
ну не роняй свой пепел на пол, лучше
ну не кури!)
Панически пугаясь
соприкоснуться фразами, войдем
в эмалированные монологи
(уже не потревожить пыльных масок),
исследуем, колдуя над пробором,
квартиру, ревизуем кошелёк
из потаенных закоулков свинга,
ТАК, МИМОХОДОМ, угадаем судьбы
ботинок и будильника, газеты
и малыша. Из зеркала – застывшей
улыбкой – намекнём: когда-нибудь.
ПРАВО НА ПЛЕШЬ
пенсионер Денис Петрович
Улыскин и пенсионер
Андрей Олегович Диссеев
молчали сидя у подъезда
чудес уже не ожидая
а было лето и четверг
вчера в общаге у Блумидзе
Петра Никитича они
далляру дернули на брата
по пузырю обмыли коры
американские фактура
да нет не лучше чем кирза
потом решились на кому
за шестьдесят и лихо сняли
пенсионерку Пенелопу
Ивановну Шуховникову
и Ольгу Львовну Рубинсон
из Ольги Львовны исторгалась
крутая жизненная зрелость
и мемуар Шуховниковой
весьма естественно вписался
в их вожделенный натюрморт
поймали тачку до общаги
прошли дозор за гутен абенд
и протащились под видюшник
дешевый Кисс и в горний мир
часов до трех
потом Денис
Петрович отпилил с раздачи
суя бобурку за подклад
Андрей Олегович остался
жуя мускатного ореха
боялся предки наругают
как будто чуял
и теперь
они сидели у подъезда
невесело чудес уже
не ожидая был четверг
и лето и Денис Петрович
хлебал не глядя толстый том
В ЧАСЫ ОБЕДА
Шаг до опушки. И можно, откинув рюкзак,
ствол пересохшей сосны расчленять на суставы,
чтобы в задуманном темпе с намеченной силой
пятки - лизал котелку - отведенный костер.
Можно по кольям рассаживать мокрую обувь, -
sancta simplicitas! – искоренять кровососов
и на колючей земле утолённо лежать.
между нирваной и хрипом проклятья когда
утро запуталось в окнах значительно раньше
ИЛИ ЗНАЧИТЕЛЬНО ПОЗЖЕ но не было сути
в стрелках будильника только в отчаянном танце
равно невидимых или невидящих глаз
прикосновений и страхов и пыток и крика
сути ни в крике ни в воздухе не было но
В ветхом соборе вороны загадили стены,
ты ничего не поймешь, да и после тебя
там никому ничего не понять.
И другого
блага, чем есть или пить, человеку под солнцем
нет, и последует это за каждым трудом.
Мясо ворчит в котелке, и картошка достойно
преет под слоем золы; как следы от побоев,
ноют уставшие мышцы, и прорези глаз
верно внимают течению воздуха; можно
не торопясь, приготовить посуду, порезать
хлеб, докопаться до соли, консерву вспороть,
распределить по клеенке нехитрую закусь,
возле костра повизжать, раскаленные клубни
в миску сгоняя, в итоге баранье рагу
продегустировать – quod demonstrandum; и можно,
выйдя к ручью или к водопроводному крану,
до забытья припадать к сокровенным истокам,
кланяться пегим стволам заповедных берез,
перед исконной копной коченеть от восторга
и окочуриться, голос священной кукушки
разоблачив.
Или веткой поймать паутинку
с мизерным крестовичком и дивиться его
глупым каракуртианским повадкам, покуда
мечется.
Или сосновому пню обнажить,
словно Сатурну, холодную роспись колечек.
Или впустую охаять былой мухомор.
Или оплакать удел безымянных овечек,
сидя в валежнике с видом на ветхий собор.
НАД ХОЛМОМ
Был триединый вечер:
и темнота ветвилась
из выбоин асфальта,
и ветер то и дело
пересекался с ветром,
и шел по кругу дождь.
Четыре светофора
неясно преломились
в параболе проспекта.
Косой фонарь гонял
пи-эр-квадратик света
туда-сюда.
Я вышел
на остановку – так
случилось – я не помню,
в какую из минут
узнал – в бежавших мимо
плаще и шляпе – друга
далеких лет. Возможно,
он первый разгадал
меня – в сыром пальтишке,
свернувшемся в крючок.
- Все хорошо (невольно
я исказил лицо
улыбкой), ВСЁ ПРЕКРАСНО,
живу за пятерых,
бегу к Петрухе, помнишь
Петруху? (Словно горб
воспоминанье). – Нет.
- Ну заходи. Квартира
девятая, на лифте
и прямо. Заходи.
Штрихи его плаща
пронзили тьму, как будто
рапиры, через пару
секунд растаяв. Вечер
сместился в перспективу,
лишь подразумеваясь
у вывесок (нелепый
нелепый адрес). Я
никак не мог позволить,
чтоб так же, по далекой
дуге в небытие
ушел троллейбус номер
шесть.
ТАК, МИМОХОДОМ
мой маленький только не плачь
всему свои сроки ты прытко
растешь и уже через десять
допустим одиннадцать лет
я смело вручу тебе право
на плюшевого поросенка
и соску
- оранжевый мир
сомкнет твои веки -
не бойся
оранжевый воздух глотнуть
оранжевым ртом захихикать
в оранжевой форме пройтись
не слишком ли нагло смущают
твою непорочную душу
оттенки которые плоть
дорога до библиотеки
длинна мы успеем обдумать
реформы возможно обмены
не плачь и моя седина
нешуточный довод однажды
страна избежала чумы
проказы и мора однажды
когда я увидел в обнимку
грядут саксофон и кастет
а все твои как их по-русски
от тучности бесятся кучу
навалят а будто не сами
во всем виноваты не знать
светила подъятого к небу
не слышать как пенье кукушек
сулит перемены не верить
в зеленую улицу семя
попутчичье пчхи не перечь
не слишком ли нагло смущают
твою непорочную душу
рассказы которые кукиш
и вопли которые блажь
восходит заходит и снова
на место свое поспешает
глядят не пресытятся очи
а треснет эмаль и никто
никто рассказать не умеет
я дам тебе ПРАВО НА ПЛЕШЬ
мой маленький только не надо
впустую
- оранжевый мир
сомкнет твои веки -
ВСЁ ПРЕКРАСНО
(когда-нибудь потом недоумённо
пожмем плечами - ? когда-нибудь
потом, среди потока пешеходов
и времени, пожмем плечами - ?
когда-нибудь потом недоумённо
когда-нибудь потом В ЧАСЫ ОБЕДА)