Мемуар о разгромленной галерее

Любовь к Четырем Апельсинам
Я давно вдалеке от рассказанных мест.
Глупо кончился мой самовольный арест:
группа трупоголовых детин
цвета хаки, похерив нехитрый засов,
увезла, что нашла – от трухлявых трусов
и до хрестоматийных картин.

Следом не запылился блохастый конвой –
плотник, типа Корнил, да Игнат – с синевой
по плечо и в полморды лица.
Догиенили вмиг, кто – раздолбанный гвоздь,
кто – для сучки своей – пересохшую кость,
и за литрой послали гонца.

Хапай, бомж-дорогуша, вокзальный браток,
ты не только мольберт, ты фекалий совок
у пивнухи всучишь за копье.
Этот маленький храм подлежит грабежу,
если же подлежит, то, понятно ежу,
все, что видишь – немедля твое.

Вдоволь прогоготались Игнат да Корнил,
а Корнил в полструи с бугорка обструил
поле боя - и с пенкой, и без.
Я давно вдалеке. Я не гол и не зол,
лишь при слове «искусство» ищу валидол,
а при слове «культура» - обрез.