Николаю Старшинову
В далёком мае у стены
Рейхстага, узкого как вымпел,
Все были до того пьяны,
А он ещё и норму выпил.
И, фляжку сунув в голова
И взбив шинельку, как перину,
Улёгся он на бровке рва
Средь покорённого Берлина.
В ров осыпался мелкий грунт
То в изгори, а то в металле,
И мягко шевелила грудь
Тяжелые его медали.
Солдат уснул. Подумать – где!
Как под плетнём на травке летней,
В самом что ни на есть гнезде
Империи «тысячелетней»!
В надежде, видно, на возврат
Нацистских маршей и парадов
Был кем-то спящий взят солдат
На мушку фотоаппарата.
И это фото ни кино,
Н в публике не появлялось:
Наверно, Западом оно
Лет тридцать с кагом проявлялось.
И вот он, снимок, предо мной,
Роскошно тиснутый офсетом,
Чтоб Лик Победы Мировой
Предстал в обыкновенном смертном.
Но ты, Победа, в море зла
Как солнышко над взрывом мины!
Солдат-то спал, а служба шла –
И не войне уже, а миру!
Как батя мой, пройдя бои,
Не делал ставок он на славу,
А счёл за все труды свои –
В Берлине выспаться на славу…