Не довелось ли вам общаться с теми,
кто вылечить бы попытался время?
Я знал хирурга одного - от бога,
он операции мог проводить без боли.
Своей божественной рукой умел кудесник
любые исцелять болезни.
Поверьте, на ноги поставить мог
кого угодно этот док,
но не найти, как ни мечтай,
в его лечебнице места.
Судьба его сложилась так,
что шли всегда к нему одни
больные дни.
Дни, один за другим, приходили,
ожидали врача посредине
неуютной приемной, прося валерьянки,
заполняли какие-то бланки.
Утром, после полудня, ночами
приходили пропащие дни и стучали
всех на свете часов нескончаемым боем
и стонали от боли.
Он дни впускал по одному.
Не перенес бы он душевных мук,
рискнув всех разом их принять.
Нет, сердце человеку не унять
когда, как разъяренный зверь,
кричит несмазанная дверь,
и возникает, то и дело,
нагое красное измученное тело
избитого циничным разговором,
раздетого публично вором,
в багровых ранах иссиня,
просящего о милосердье, дня.
И каждый раз ложился день
в вечерней тусклой наготе
на белую кушетку сам,
зажмурив удивленные глаза.
Сочилась кровь из ран...
И доктор каждый раз
склонялся над больным в надежде,
что сердце у того забьется вновь, как прежде,
а если дню пришедшему спастись
не будет суждено,
продлить больному жизнь
на час хотя бы, но…
…Как всегда пузырилась микстура в стекляшках,
в окнах тени причудливо прыгали в плясках.
Как всегда день больной замирал, и безмолвно
приходила курносая Полночь,
и хирург, с рокового момента,
констатировал смерть своего пациента…
Мы встречались с ним в тихом трактире
за бокалом сухого мартини.
О себе говорил он немного,
машинально кусая свой ноготь;
безобразно порой напивался,
на мой укоризненный взгляд улыбался
и всегда говорил приблизительно так:
«Я не пьянею, пойми ты, чудак.
Каждый глоток для меня это средство
для того, чтобы снова стать трезвым».
И добавлял: «Где тот бог,
кто мне бы не видеть помог
ползущие следом за мною
закаты, покрытые гноем?».
Затем уходил. Долго в поисках веры
бродил он во тьме по пустующим скверам
и там засыпал под цветущей акацией,
чтобы силы на завтра набраться.
До него я не знал, чтобы кто-то
бесполезнее делал работу.
Хотите ли вы, не хотите,
дни уходят, - зачем же лечить их?
Им все равно
умереть суждено.
Пусть душат кашлем
себя на закате.
Я знаю точно,
придет вслед за ночью
завтра день новый -
Здоровый!
День запрягу я
в набитый втугую
и доверху аж
деловой экипаж.
Мне точно известно
он тронется с места.
Я день погоню второпях, -
пусть колеса скрипят!
Пусть рвется, где тоньше.
Я – только погонщик,
один среди многих
на этой дороге.
Кричу сам себе:
цоб-цобе!