* * *
Лунный свет, как серебряный дождь,
проникает в окно сквозь гардину.
Унимая знобящую дрожь,
мягкой шалью ты кутаешь спину.
И глаза твои странно блестят,
отражая полночную лунность.
Устремляешь болезненный взгляд
то ли в старость свою, то ли в юность...
Ты сидишь в темноте у окна,
притянув к подбородку колени,
в безответной квартире – одна,
против собственной сжавшейся тени.
Как так вышло, что нет никого,
кто б обнял эти хрупкие плечи?
Не хватает тепла своего,
чтоб забыть о несбывшейся встрече...
А ведь был он, кто милою звал,
кто, еще не виновный в измене,
наяву и во сне целовал
эти руки и эти колени.
Быстро гаснет любовь без любви.
Долго длятся осенние ночи.
Сорок лет – это холод в крови
и прозревшие грустные очи.
И серебряной струйкой луна
протекает к ногам сквозь гардину.
Не уснуть. Ты сидишь у окна,
в шаль пуховую кутая спину.
1986
* * *
Пусть ты во всем права,
а я – ни в чем не прав,
и лгут – мои слова,
и твой прекрасен нрав.
Ругай, кляни меня.
Опять уйду я – в ночь,
туда, где нет огня,
от страшных мыслей прочь.
От счастья, от любви
уйду я навсегда.
Ты больше не зови
меня назад, когда
лишь я ни в чем не прав,
а ты во всем права,
и мой ужасен нрав,
и лгут мои слова.
1987
* * *
Как я тебя не раз прощал,
прости мои грехи.
Прости за то, что посвящал
тебе свои стихи.
Не потому, что все прошло,
и даже не затем,
что мы храним еще тепло
любви
на злобу всем.
Но оттого, прошу, прости,
что верною строкой
пытался людям донести
усталый голос твой.
И тем трудней меня сейчас
простить, как я прощал,
что строки грустные не раз
тебе я посвящал...
1987
* * *
Миг отчуждения
теперь уж недалёко.
Должны друг другу мы
все худшее простить.
Зачем стремишься ты
так истово, жестоко
больней унизить словом,
отомстить?
Пусть чувство прежнее
уже давно остыло,
пусть память добрая
растает без следа...
За все хорошее,
что между нами было,
я не отвечу тем же
никогда...
1987
* * *
Не верю, нас не развели.
Но кто-то празднует победу...
Уже я вижу, как вдали
укор идет за мной по следу.
А за тобой тоска ушла
вослед дорогою иною.
Но что же это столько зла
я слышу за своей спиною?
Зачем ты верила не мне,
но – подлым и ничтожным слухам?
Ведь нам гореть в одном огне
за все, что сделали друг с другом.
Ведь мы зачем-то сведены
судьбой, придя на землю эту,
не раз друг другом прощены
за все, чему прощенья нету...
1987
ПРОЩАНЬЕ
Чего я ждал? О чем я пел?
Кому все это нужно было?
...Твоя рука бела, как мел,
глаза в окно глядят уныло.
А там – осенняя пора,
тоскливый праздник увяданья.
И нам с тобой давно пора
сказать хоть что-то на прощанье.
Но как сказать, когда слова
беззвучно застревают в горле?
И оба держимся едва,
чтоб не усилить наше горе.
А за окном, а за окном
холодный ветер небо студит.
Еще чуть-чуть – и этот дом
таким чужим и лишним будет
тебе и мне, когда уйду,
и в темноту рванут колеса...
Я взгляд померкший отведу,
чтоб не прочла ты в нем вопроса.
Ты двери крепче затвори,
стань осторожнее и строже,
молю тебя, не говори:
«Я буду ждать», – не дай-то Боже!
Быть может, все до одного
смогу я вытерпеть страданья,
но нет страшнее ничего
тебе такого ожиданья.
Не жди меня...
13 сентября 1987
* * *
Этой ночью, как перед дуэлью,
не могу уснуть.
Ты какому привороту-зелью
мой подвергла путь?
Ты такой ценой берешь в свой омут,
что не встать с колен...
Отчего же мне, а не другому
этот выпал плен?
Этим утром кто из нас погибнет?
Кто спасенья ждет?
Входишь ты – ни пол, ни дверь не скрипнет.
Так лишь смерть идет.
24 сентября 1987
* * *
В любви невиноватых нет.
С тобой мы оба в ней повинны.
Твой взгляд моим не обогрет,
слова обид не беспричинны.
Связала нас одна вина,
что мы несем друг перед другом,
и на двоих беда одна
на души нам легла недугом.
Уже на свете никуда
от общей той беды не скрыться,
пусть разметают нас года –
она еще не раз приснится.
Но если чем и скреплены
мы будем в мире этом шатком, –
лишь горькой памятью вины,
что промелькнет в прозренье кратком,
как просвист жгучего свинца,
сквозящий меж тобой и мною,
и станет в жизни до конца
нас захлестнувшею петлею.
1987
* * *
Я виноват перед тобою.
Мне долго этот крест нести.
Затравленный своей судьбою,
я не сумел тебя спасти.
Со мной еще хлебнешь ты горя.
Не мой удел счастливым быть.
Меня сама ты бросишь вскоре,
чтоб жизнь свою не погубить.
И в том без всякого сомненья
права ты будешь пред собой.
Я у тебя прошу прощенья
за миг той встречи роковой...
Поверь, души твоей ненастья
мне высший не простит судья.
Да, в жизни ты не знала счастья,
и счастье дам тебе не я.
1987
УХОД
I
Мне время настало уйти.
Прости, дорогая, прости.
Я прошлого не уберег...
Как тяжек твой каждый упрек!
И все-таки я ухожу,
в глаза твои молча гляжу,
не смея лица отвернуть,
собой не оправдан ничуть.
Я кары достоин любой,
расправься как хочешь со мной,
любые швырни мне слова –
и будешь навеки права.
Зачем и куда я уйду? –
Туда, где совсем пропаду?
Навстречу ли новой беде?
Но счастья не будет нигде.
В ночи и в сиянии дня
пусть все позабудут меня.
Во тьме растворюсь навсегда,
дорогу покажет звезда.
II
Прости, дорогая, прости.
И руки мои отпусти.
Я нашей любви не сберег,
истаяло сердце не в срок.
Я был бы остаться готов,
но властный мне слышится зов...
Меня ты казни иль прости,
я знаю, что должен уйти.
Я знаю – приду я туда,
где блещет ночная вода,
в которой звезда, как цветок...
Там сделал я первый глоток.
Там к небу губами приник,
и в душу там свет мне проник.
Ты видишь – теперь он угас,
и нет уж опоры для нас.
Расстаться настал нам черед.
Меня неотступно влечет
найти тот заветный исток,
чтоб сделать последний глоток...
1988
* * *
Голубая кофта, синие глаза…
Сергей Есенин
Пасмурное небо,
темная вода.
Я к тебе приеду,
может, навсегда.
Золотые нивы,
синие дожди.
Ты меня увидишь –
скажешь: уходи!
Поселюсь я тихо
на краю села,
где густою тиной
речка заросла.
Буду из окошка
на тебя смотреть.
Знаешь, здесь не страшно
даже помереть.
И скажу однажды,
как бы невзначай:
истопил я печку,
заходи на чай...
Отвернешься гордо
на мои слова.
Серая дорога,
желтая трава...
Я же – терпеливый,
я же все могу.
Под речною ивой
заглушу тоску.
Улетай, кручина,
уплывай, печаль.
Красная рябина,
голубая даль...
Февраль 1989
* * *
Не затем я с тобою прощался,
чтоб опять навсегда уходить,
не затем я назад возвращался,
чтобы снова навек разлюбить.
И никто нам уже не поможет,
и никто средь вселенских забот
два разрубленных сердца не сложит,
от холодных ночей не спасет.
Между нами – постель, как могила,
непроглядная мгла и метель.
Но влечет безрассудная сила
в эту пропасть и в эту постель.
Вот стоишь ты у самого края,
ненавидя и грешно любя,
и бездонная пасть ледяная
поглотить уж готова тебя.
И навеки простившись со мною,
ничего не желая простить, –
с головой укрываешься тьмою,
чтоб очнуться и вновь разлюбить...
Февраль 1989
* * *
Чужие мы с тобой, чужие,
уже давно чужие мы.
Глаза бесстрастно-ледяные
погасли в сумерках зимы.
И нет ни радости, ни боли,
что можно было б разделить...
И продолжаем поневоле
шутить, смеяться и грустить.
О, Боже мой, к чему все это?
Земля уходит из-под ног...
И все ж не надо нам ответа,
его не слышать дай нам Бог...
Того узла мы не развяжем.
Зачем все это и к чему –
друг другу мы не перескажем
и не откроем никому.
Февраль 1989
* * *
Мы не начнем с тобою всё сначала,
обиды мрак в сердцах перетерпя.
Я не хочу, чтоб ты меня прощала,
я не прошу прощенья у тебя.
Себя от мук душевных не спасая
и наш союз навеки прокляня,
не думай, будто женщина другая
сумела у тебя отнять меня.
Принадлежать я никому не стану,
прикованный еще к чужим устам...
И никакому новому обману
свою судьбу на откуп не отдам.
Я пронесу до смерти дань расплаты.
И нам никто не может быть судьей.
Пусть я один останусь виноватым
за годы те, что прожили с тобой.
1989
* * *
Мы всё с тобой уже сказали
в проклятье этих горьких чувств...
И в мире нет такой печали,
что не касалась наших уст.
Чем удивим еще друг друга?
Какою новой прямотой?
И вряд ли вздрогнем от испуга
за той последнею чертой,
когда, в глаза взглянув угрюмо,
уйдем безропотно во тьму,
где – ни обидных слов, ни шума
и жизнь не в тягость никому...
1990
* * *
Ты ушла, словно в пропасть шагнула.
Чем прельстилась ты снова, скажи?
Ну зачем ты меня обманула
средь всемирной бессмысленной лжи?
Наши руки друг друга любили,
и ласкали друг друга глаза.
Мне не хватит чернобыльской пыли,
чтобы страсть загасить до конца.
Я к тебе приползу на коленах,
чтоб к груди прикоснуться на миг,
на кремлевских источенных стенах
напишу свой измученный стих.
Но смотри, даже ради спасенья
в преисподнем прекрасном огне,
у меня не проси ты прощенья
и не смей возвращаться ко мне.
1990
* * *
И с чувством нежным, и с мечтой
так жаль бывает расставаться...
Мне, видно, задано судьбой –
влюбившись, разочароваться.
Любая радость бытия
грозит душевным омраченьем...
И эта ласковость моя
чревата скорым отчужденьем.
Дрожащих пальцев сладкий хруст
и стон любви – неописуем...
Но холод, безразличных уст
сквозит за каждым поцелуем.
В чужих глазах, в чужом плену,
за слезы близкие в ответе,
я все искал ее одну,
но, может, нет ее на свете.
Иль все же где-то есть она,
проходит мимо незаметно...
Любовь глубокая – грустна
и слишком часто безответна.
Она, как опиум в крови,
тоску похмельную умножит...
О том, что счастья нет в любви,
скажу лишь я один, быть может.
31 января 1995
* * *
Не надо признаваться мне в любви,
не нужно обжигать огнем соблазна,
в моей тоской отравленной крови
горчайший ток пульсирует бесстрастно.
Зачем тебе моих печалей груз?
Ты завтра будь такою же хорошей,
оставь их мне, и краткий наш союз
пусть не томит тебя чужою ношей.
Мы эту легкость чувств должны хранить,
чтоб никогда друг друга ненароком
ни в чем не обмануть, не обвинить
и не обидеть ни одним упреком.
Мне б так хотелось искренней душой
во всем тебе спокойно открываться
и чтоб при встрече мы могли с тобой
не опускать глаза, а улыбаться...
5 февраля 1995
* * *
Если отвергают доброту,
это значит – отвергают Бога.
Я к тебе с раскаяньем приду,
попрошу прощенья у порога.
Я и был и не был виноват,
но теперь мне ясно без сомнений,
что моя вина страшней сто крат
всех твоих ответных обвинений.
То, что нас на горечь обрекло,
навсегда во мне перегорело,
то, что в снах еще не отмерло,
я спасти пытаюсь неумело.
Растворились прошлые мечты,
от ночей бессонных сердце сжалось,
кроме слез и тихой доброты
ничего в нем больше не осталось.
Не войду я в твой запретный дом.
Кто-то здесь желанней и нужнее.
Попрошу я только об одном:
к доброте немного стать добрее.
Знаю, расслабляться нам нельзя,
жизнь твоя другим огнем согрета.
И лишь мельком детские глаза
глянут на меня в полоске света...
25 января 1998
ПОСВЯЩЕНИЕ
Т. Г.
В этом мире с самими собою
ты оставила нас и ушла.
Пред твоей непокорной судьбою
меркнут наши слова и дела.
Но еще до сих пор не забылось,
не померкло, не скрылось во мгле
то, что было и то, что случилось
между мной и тобой на земле.
Тихо к Богу душа отлетела.
Нас не свяжет с тобою уже
то, что было и то, что сгорело,
горький пепел оставив в душе.
Но еще до сих пор не остыло
и трепещет, стуча, у виска
все, что было меж нами, что было, –
и любовь, и печаль, и тоска...
12 мая 2001
* * *
В мой дом пришла зима.
Надолго ль, навсегда ль?
В окне – немая тьма,
а в комнате – печаль.
А в комнате – метель
и холод ледяной,
и снежная постель,
как саван гробовой.
Уже ничьим теплом
не обогреть лица.
Зима пришла в мой дом,
которой нет конца.
Открыта настежь дверь,
и ветер из окна.
Наверное, теперь
она – моя жена.
И пусть во мгле кружит
земная круговерть,
но нас не разлучит
ни женщина, ни смерть.
23 декабря 2001
* * *
Кончается август, и новая грусть
врывается в сердце, как прежде.
Привычной тоски я уже не боюсь
и больше не верю надежде.
В квартире холодной тоска прижилась,
пригрелась, как пес шелудивый,
с надеждой обманной оборвана связь,
как с бывшей любовницей лживой.
Всё сказано мною, что надо сказать,
все чувства исторгнуты миру.
Безмолвная ночь и пустая кровать
лелеют остывшую лиру.
Промчавшейся жизни иссякло вино,
и горечь его не измерить.
Кончается август – лишь в это одно
на свете осталось поверить.
19 августа 2002
* * *
Ты позвонила, чтоб сказать «люблю»,
увы, не мне сказала – февралю,
просторам снежным, звездам, небесам…
В иной удел не верил я и сам.
Прости, давно обвенчан я с зимой,
она живет и день, и ночь со мной.
И снег, и ледяные небеса
давно в мои просыпались глаза.
И все же я тебя ревную к ней,
к нерасторжимой суженой моей,
к просторам снежным, звездам, небесам…
И что нам делать – я не знаю сам.
13 декабря 2003
* * *
Т. Г.
Мы больше не встретимся, даже случайно.
Свела нас когда-то печальная тайна.
Жестокая тайна потом развела.
И тихо навеки ты с нею ушла.
Но сердце мое ничего не забудет,
и что-то, возможно, небывшее будет,
когда нас простит всеобъемлющий рай,
ведь мы не сказали друг другу «прощай»…
23 апреля 2001 – 28 февраля 2006
* * *
Ты сам себя обрёк на одиночество,
решив, что так спокойнее и проще.
И сердцу полюбить уже не хочется,
как соловья услышать в зимней роще.
Остыло сердце, и уже не верится,
что груз годов окажется химерой,
что впереди еще тебе отмерится
любовной муки самой полной мерой.
В морозной дымке полуночной лунности
судьбе за всё останься благодарен.
Коль не сберег свою любовь ты в юности, –
не будешь ею в старости одарен.
27 января 2008