Язык, ох шершав.
А кто лев, а кто прав, не поправ, не украв, не узнаешь вовек
Губы грешат.
Да под черной сожженой губой, то ли зуб золотой, то ли смех.
Не крашен, не ладен, в сгоревших глазницах,
Которым не спится, не снится
Пророс человек.
Да, пророс человек.
И куда этот неба лоскут, что покрыл лишь кусок головы
Тяжесть утех
То ли Божьих, а то ли сермяжных, по строчкам набухшим молвы
Расшитое брюхо, лови повитуха
Орущее тесто, в котором от Духа
Так тесно
Что славен им будет твой век.
И жизнь не указ.
Но дремотное семя приладилось в стремя, и Время ударилось в раж
Корявый мой сказ.
Где-то рядом ладони Его, и крыло, и недремлющий страж
На беспечность мою он и сам без печи,
Но жуёт калачи, и печали-кручи
Тонут в омуте глаз.
Тонут в сердцах.
Из сердец бы Его нахлебаться крови родниковой, и вскачь
Вскачь до конца.
Да не близок конец, когда месит Отец моё тесто, и вот я - горяч
Как калач. И на пашню как грач
Собирать боль-былинки
Святые травинки
Отца.