Если бы знали мы всё,
То, что мы делаем здесь,
Если прочли столько книг,
Что же ошибки творим,
И, пройдя тысячи путей,
Свой путь начинаем с начала,
С каждым наставшим днём...
Движемся в этот просвет,
Где средь иллюзий мира,
Чуть забрезжил звездою, свет,
Отблеск дороги твоей.
Но Она...
Но Она... снова нас забывает,
И сквозь топкие дали,
В омут ввергает свой век.
Порою ветреность эмоций,
И вздох напрасный пряных слов,
Так слеп... а время всё течёт,
Сквозь пальцы взоров равнодушных.
Где мир твой...
Лёд стальных клинков.
И будут поняты превратно,
Все наши лучшие стремленья,
И, не читая глубже текстов,
Заявит, кто-то, - это блажь.
И это будет ли, не рана?
А мы стихов своих, болезни,
Вторгались в строфы формы тела,
Где в каждом слове был рецептор,
Который звался, - наша жизнь.
Где мир мой,
В каждой хрупкой ноте...
И клокотало, рвало, пело,
Души томленье в каждой фразе,
Читатель глазом же голодным,
Искал сюжет и прелесть рифм.
Но Она...
А она – твоя девочка грустна,
Топит мир своих ошибок,
В чаше горьких слов одна...
И не видит там, где звёзды...
И не видит там, где тень...
Я стою, в тени и прячу,
Свой померкший белый день...
Знаешь...
Соль на ранах, нет - не лечит.
Даже если сыпешь солью звёздной.
Так внезапно, под покровом света,
Прикоснётся оттиск невозможный...
Значимый...
И понятый превратно. Двух мотивов,
Недоговорённость. Может,
Это лишняя глагольность,
Умудрилась в душу слово спрятать.
Там Она...
Избавиться желает... от ветров
Собой самой гонимых... Рядом
Тихо ходят пилигримы и орут,
Сквозь ватных стёкол дым.
Но Она...
Не слышит, вторгшись в рифмы,
И чужие отголоски боли,
Что уже давно на звёздный отсвет,
Смотрит неведомый пилигрим.
Но Она...
А она – твоя девочка грустна,
Топит мир своих ошибок,
В чаше горьких слов одна...
И не видит там, где звёзды...
И не видит там, где тень...
Я стою, в тени и прячу,
Свой померкший белый день...