(СООБРАЗИЛКИ)
На континенте Великоскитания,
Где протекает река Настроений,
Нас ожидают большие искания,
Коль проведём мы с тобой изыскания
И окунёмся в родник приключений.
На континенте Великоскитания,
Где протекает река Настроений,
Предупреждаю тебя я заранее:
Много суровых нас ждёт испытаний
И лодко-корабле-надеждо-крушений.
На континенте Великоскитания,
Где протекает река Настроений,
Если огромное зреет желание,
Наше повысим с тобой воспитание,
Хоть в педагогике много течений.
В ДАЛЁКОЙ СООБРАЗИЛИИ
В далёкой Сообразилии,
Что возле Вообразилии,
О которой писал Заходер
В бывшем СССР,
Сообразильцы живут.
И как бы враги не грозили им,
Они в ус не дуют - поют.
На площади Самты-Сосиска,
Что рядом, хотя и не близко,
Что возле чего-то такого...
А лучше - спроси постового,
Я вам рассказать не берусь,
Какой рос на площади ус!
Они в него чаще не дули,
Хотя им хотелось, клянусь!
Ходили вокруг на ходулях,
Мотая чего-то на ус.
На площади Самты-Сарделька,
Что видел когда-то я мельком,
В усах, при часах, кабальерос
Водили сарделей-терьерос
И, заходя в Гранд-Сардели,
Сардин под сурдинку там ели.
В далёкой Сообразилии,
Там, где цветут фонтаны,
Где бьют струёй каштаны,
И где не рвутся штаны;
Где глаз мулаток капканы,
И где танцуют канканы;
Там, где у пахнущей клумбы
Сводят с ума звуки румбы;
Где не кладут пальцы в рот,
Где не суют пальцы в нос...
Ох, и весёлый народ
В Сообразилии рос!
С причёсанными волосами,
С левой ступая ноги,
Пели «Мы сами с усами!» -
Свой государственный гимн.
ВНИЗ ПО РЕКЕ ОГОРЧЕНИЯ В СТРАНУ ПЕЧАЛИЮ
Мы сели в пирогу,
Отплыли немного
И вспомнили, что позабыли весло.
В реке Огорченья
Плывём по теченью...
Ведь надо же, чтобы так не повезло!
Мы взяли в дорогу
Ни мало, ни много:
Две пачки печенья и чаю стакан.
В реке Огорченья
Подмокло печенье
И слёзы заполнили полрюкзака.
В печальном краю мы,
Песчаные дюны
Так девственно чисты в тени грустных пальм.
Подплыли поближе...
И вот возле хижин
Мы видим людей, погружённых в печаль.
Мужи, дети, жёны,
Застыв напряжённо,
Совсем погрузились по шею в печаль.
Нас ждал на причале
Хранитель печали.
Он нас со слезами провёл в их крааль.
В краале печали
Нас плачем встречали
Грустящие жёны вождя Грустя Ли.
Нас воепечальник
И первопечальник
В молчании скорбном к нему подвели.
Мы в креслах-печалках
Сидели так жалко,
И слёзы лились в остывающий чай.
Нам по этикету
Подали жилеты,
Чтоб было поплакать куда невзначай.
В стране той, мы знали -
Свобода печали.
Подписан к печали вождя манифест.
Там свадьбы играли,
И в жёны там брали
Грустнейших из самых печальных невест.
И груды платочков
Валялись у бочки,
В которой сидел вождь печальный Грусть Ли.
Сидел обнажённый,
В печаль погружённый,
Не видя сквозь слёзы, что мы уж ушли.
Бежали мы, плача...
Да вот незадача!
Там воепечальник наш вой услыхал.
И начал носиться
И строил плаксивцев,
И луком и перцем их вооружал.
Но пополам с грехом
Мы с плачем и смехом
В пирогу упали и резво пошли.
А воепечальник,
Плаксивцев начальник,
Рыдая, депешу строчил Грустю Ли.
Немного ушиблись...
Но как мы ошиблись!
Не в ту мы пирогу забрались с тобой!
Есть парус на мачте
И надпись “Не плачьте!”
И даже есть бочка с престнейшей водой.
И вот мы в пироге,
Не зная дороги,
Летим чрез пороги от грустной страны.
Не нужен, не нужен
Нам край, что погружен
В печаль так, что уши уже не видны.
И мы уж не плачем,
Несёмся к удаче...
А как же иначе сквозь слёзы нам путь
Увидеть в тумане
К стране, что так манит
Улыбкой своею, пусть грустной чуть-чуть.
В СМЕШЛИВЛЕНДСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ
Уж много, много, много лет
Смешливлендской Республикой
С улыбкой правил президент
По кличке Белозуб Лихой.
Уж много, много, много лет
В Смешливлендской Республике
Ни горя нет, ни грусти нет
В кругах широкой публики.
В Смешливлендской Республике
Со смехом грызли бублики
Улыбчивые люди.
Водили кошек с бантиком,
Играли часто в фантики,
Забыв про гром орудий.
Уж много, много, много лет
В Смешливлендской Республике
Ни пушек нет и нет ракет
Для сокращенья публики.
Там карнавалы круглый год
Даёт хохочущий народ
При выборах принцессы,
Что всех смеётся веселей
И что танцует всех смелей,
И покоряет прессу.
Уж много, много, много дней
В Смешливлендской Республике
С улыбкой ходит до ушей
Друг к другу в гости публика.
И нас увлёк их карнавал!
Валил народ за валом вал,
И ночь была светла.
И звёзды сыпались с небес
На лес хохочущих принцесс...
И ты средь них была.
С далёких, стародавних пор
В Смешливлендской Республике
Снег тает на вершинах гор
В лучах улыбок публики.
Народ, работая, поёт
И настроение своё
Другим передаёт.
И даже если вы грустны,
Вам сны подарят из казны,
Где смех звенит ручьём.
И в хохоте, и в грохоте
Кружилось конфетти,
До колик мы, до боли мы
Ловили серпантин.
И в хохоте, и в грохоте
Смешил нас фейерверк.
Народ кричал и нас качал,
Подбрасывая вверх...
Но вот и утро расцвело...
В мозолистых руках весло,
И парус распустил крыло,
И снова мы в пути.
И нас теченье понесло,
Но мы плывём ему назло.
Прощай, Смешливленд, и прости!
Но думаем, что всё же
Не раз мы встретимся в пути,
Где смех всего дороже.
В ЦАРСТВЕ ГРОЗИЛЬНОГО ПАЛЬЦА
В Царстве Грозильного Пальца, мой друг,
Передом, задом ли, боком ли,
Пальцем грозили друг другу вокруг
И осуждающе цокали.
Правил там царь Строгач Первый...
Ох, и железные нервы
Строгий имел там народ!
Царь очень строгих был правил,
Он беспощадно там правил
И строгий возвёл эшафот.
В царстве Грозильного пальца народ
Строго всегда одевался:
Чёрный низ, белый верх или наоборот,
И строго по струнке равнялся.
Чётко ходили рядами.
И соблюдали регламент,
Строго минуты храня.
Даже прямые дороги
Так были скучны и строги,
Что не манили меня.
В царстве Грозильного пальца, дружок,
Даже в торжественном танце,
Лишь вместо пятки шагнёшь на мысок,
Тут же грозят тебе пальцем!
В танцах седые метрессы
Всех доводили до стресса,
Губки поджав и грозя.
А за столом после танцев
Столько услышишь нотаций,
Столько услышишь “нельзя!”
В царстве Грозильного пальца, дружок,
Не задирай свой нос.
Пальцем грозящим введут тебя в шок
И даже до горьких слёз.
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ОГРЫЗКАМ УПРЯМСКОГО ХАНСТВА
По криволинейной дороге прямой,
То ли из дома, то ли домой,
То ль жарким летом, то ли зимой
Идут караваны к Упрямии;
То ль по горам, то по ямам ли...
К Упрямии через пески.
Купцы на верблюдах упрямства
Плетутся в Упрямское Ханство,
Прикрывши чалмами верблюжьи виски.
В прохладные ночи иль в жаркие дни
Упрямо без отдыха едут они.
Топорщатся белые бороды,
На лицах от времени - борозды,
И солнце в макушку печёт.
Купцов на верблюдах упрямства,
Что едут в Упрямское Ханство,
Увы, ни Аллах, ни Шайтан не спасёт.
Они из упрямства в песках полегли,
От солнца чалмы на главах не несли,
В пустыне петляли от зноя,
Светило палило их злое.
И вот вся дорога к Упрямии
Покрыта костями глупцов...
Теперь же в Упрямское Ханство -
В глазах горделивое чванство -
Плетутся верблюды в чалмах от купцов.
Шли долго ли, прямо ли, криво ли шли,
И вот в середине иль с краю земли
Чрез время или пространство
Подходят к Упрямскому Ханству.
В воротах открытых встают
И, то ли из хулиганства,
А может, и из упрямства,
Ногами в ворота открытые бьют.
На этакий грохот бегут ишаки,
Что стражу несли, охраняя замкИ,
Запрятавши их под амбарами,
Засыпав получше товарами.
Ах, видно, с ума свёл их плов!
Ведь в целях охраны упрямо
Они на ночь ели плов пряный
И спали до тридцать восьмых петухов.
Там правил страною ишак Упрям-Шах.
Ещё не родился упрямей ишак:
По улице пятился задом,
С ним в обществе не было сладу!
Садился спиною за стол!
И из озорства иль упрямства,
Скорее же из хулиганства,
Он хлебом бросался, когда бывал зол.
А как же брыкался, ревел Упрям-Шах,
Как бил всех копытом, стоял на ушах,
Когда его спать посылали
Иль супа поесть заставляли,
Иль мыли шампунем подчас.
Кусался и бился о стенку,
Когда в молоке видел пенку...
Слезами арык наполнялся тотчас.
Зимою и летом, и в холод и в зной
Сидел он настырно над нищей казной
И трясся над каждым дукатом,
Что брал с ишаков без возврата.
Ах, как он народ раздевал!
Беднело Упрямское Ханство,
Пески покрывали пространство,
И ветер строения в прах развевал.
Вот так по причине упрямства
Погибло Упрямское Ханство.
Пески засыпали веками
И реки, и древо, и камень...
Всё, что создавалось века ишаками.
Зато я теперь понимаю, дружок:
Когда, будто в шоке, застыл мой ишак,
То, как ни кричи ты и как ни тяни,
Ему трудно сделать и шаг.
Ведь он вспоминает величия дни,
Когда правил сам Упрям-Шах.
Упрямство не ведает боли и страха,
Упрямство - повязка на наших глазах.
Упрямец - потомок прямой Упрям-Шаха,
Хоть сгинул давно уж в песках Упрям-Шах.
И коли по жизни ты в проводники
Избрал ненароком упрямство,
То помни: засыпят седые пески
Твоё рукотворное ханство.
В ДАЛЁКОЙ СТРАНЕ ХВАСТУНИСЕ
В далёкой стране Хвастунис,
С которой граничит Врунляндия,
С хвостами, смотрящими ввысь,
Бродила хвастливая братия.
Там хвастался каждый на каждом углу,
Что в море поймал чудо-рыбу-пилу.
И каждый там был капитаном бывалым,
И смело ходил по Девятому валу.
Там каждый знал самбо,
Умел плясать самбу
И каждый познал карате.
И уж назубок там
Познал каждый бокс там...
Да вот показать не хотел.
И там у народа в стране Хвастунисе
Родные - сплошные графья да князья.
И там в алфавит по решенью комиссий
Ввели тридцать три буквы “Я”.
Не знали границы,
Хвалясь, хвастунисцы,
Но лишь доходило до дел,
Скажите на милость -
Из рук всё валилось!
И каждый в глаза не глядел.
Там прятался каждый от дела в кусты,
Но их из кустов выдавали хвосты.
Уж там в Хвастунисе бывалый народ...
Вот только до дела никак не дойдёт.
В СТРАНЕ НЕЙТРАЛИЯ
На широтной одной долготе,
Вертикальной одной параллели,
Где нейтральные воды шумели,
Нам открылся в нейтральной своей наготе
Остров, возле которого мели
Обойти мы с тобою сумели.
Шли фарватером очень мы узким:
Справа - правда, а слева - ложь.
Волны бились о судно грустно,
Судно резало воду, как нож,
Но дошли до причала мы всё ж.
Страна звалась Нейтралией, Нейтралией звалась,
Король Трояк Несчастный держал там еле власть.
Был иногда он с плюсом, ходил частенько с флюсом...
А отчего? Да оттого, что сласти ел он всласть.
Хотел он быть Чутвёркой с минусом,
И посему немного сдвинулся.
А чтоб его продвинуть выше,
Нейтральцы море тралить вышли.
Там до сих пор громадным тралом
Четвёрку ищут меж кораллов.
И в той стране Нейтралии не знали о баталиях,
Не слышал звона стали я среди кустов азалии.
Трудились не до одури не мастера, не лодыри,
И делали в Нейтралии лишь то, что приказали им.
Когда враги дрались с соседями,
Там были как бы все в неведеньи.
Нейтралитет держали свято
Страны Нейтралии солдаты.
Да и солдат держали мало
В стране нейтралы-генералы.
Пажами окружённые, без шпаг, без звонких шпор,
Бродили приближённые, ведя нейтральный спор.
И фрейлины духами там слегка благоухали там,
Мели полы шлейфами там, слегка потупив взор.
И ассамблеи генеральные
Постановления нейтральные
Всегда старались выносить,
Чтоб было не с кого спросить.
И не было б на тех суда,
Кто не сказал ни нет, ни да.
И коли били там собак иль кошек, иль детей,
Держали все вокруг всегда сплошной нейтралитет...
Не то, чтоб были трусоваты, а просто с краю были хаты.
А когда хата стоит с краю, душа подобна пустоте.
В той “героической” Нейтралии
Стояли хаты капитальные.
Пройди однако в центр ты,
Там у Нейтральцев - лишь кусты.
С них королева Равнодушие
Сбирает подати бездушия.
Рассказ сей прокричали нам над парусами чайки,
К Нейтралии причалили, конечно же, мы зря.
Подумай-ка, послушай-ка, зачем нам равнодушные,
Нейтральные, бездушные, трусливые друзья?!
Они с тобой идут гурьбой,
Когда лишь солнце над тобой,
И убегают сразу в тень,
Когда померк твой яркий день.
И не помогут никогда,
Когда в твой дом пришла беда.
Ну, вот и всё... Руби канаты!
Поднимем флаги слов крылатых!
На парусах трещат заплаты,
Но это - не беда!
Мы у причала ждать устали,
Нас ждут с тобой другие дали...
И избегать таких Нейтралий
Давай, дружок, всегда!
В ГРАФСТВЕ ОДНОМ КАПРИЗОНИЯ
В графстве одном Капризония,
Что возле Упрямского Ханства,
Такая была какофония,
Что чуть не дошли там до хамства.
В графстве одном Капризония
В бассейне реки Капризонки,
Криками всех опозорили,
Не лопнули чуть перепонки!
Там одному капризному графу
Не купили живую жирафу,
Там одной капризной графине
Перед супом не выдали финик.
Вот и валялись они на полу
И колотили ногами.
А после стояли и ныли в углу,
И затопили слезами
Целое, целое графство!
Это ль, дружок мой, не хамство?!
Слёзы стекали в реку Капризонку,
Что тихо ползёт к горизонту.
И из берегов выходила река,
И гневно горел там закат.
Скакали олени, бежали бизоны,
То там плыли мыши, то тут.
Ведь слёзы, бегущие по Капризонии,
Целое графство сметут.
Из лодки мы не вылезали,
И слёзы дворец весь слизали.
Вот и плывут с графинею граф,
Что показали капризный свой нрав,
На бревне по реке Капризонка
Без зонтика до горизонта.
СТРАНА ЗАБВЕНИЯ
Там, где высох родник вдохновения,
Где застыла здоровья река,
Хмурят брови седые снега,
Там на склоне ютится Забвения -
Всем забвенцам приют на века.
Там деревьев морщинистых лица
С сединою свисающих мхов
Нам напомнили так стариков,
Что пришли в храм Природы молиться
И остались во веки веков.
Там старухи сидят на завалинках,
Вяжут что-то без всяких затей
И не ждут к себе в гости детей,
И в жару ходят в стоптанных валенках:
Солнце старых не греет костей.
На крыльце старики белобровые
Внуков ждут: может, вспомнят когда...
Но никто не приходит сюда.
Их чело морщат думы суровые
Об ушедших друзьях и годах.
В этой жизни ничто не прельщает
Их уже. За усталой спиной
Встали годы, как горы, стеной.
Дряхлость юные души смущает,
Что идут мимо них стороной.
Они скорбно уставились в дали,
Куда юности взор не проник,
И бежит с их отцветших ланит
По морщинам слезинка печали,
Падая в пересохший родник
К ним никто не приходит в поклоне,
Были молоды - были нужны...
Ах, как были потомки нежны,
Когда не были вы здесь на склоне,
Одиноком: как эхо войны.
Заросли уж по зарослям тропы,
Где давно не ступала нога.
Здесь рассветов нет - только закат,
И висит паутина, как стропы,
Что разрезал в бою автомат.
Мы порой стариков и родителей
Забываем в сует суете.
Так билеты свои в темноте
Оставляют спешащие зрители
Без убытка себе и потерь.
В жизни нашей всему есть отмщение...
Всё пройдёт и минута придёт:
Беспощадная юность грядёт,
Что на нашем примере в Забвении
Бессердечно нас бросит на лёд.
КАНИТЕЛИЯ или СТРАНА ЗЕЛЁНОГО СУКНА
Недели я ждал за неделями
Письма из страны Канителии.
И вот наконец-то пришло...
Мне ветром попутным его принесло.
И час за часом, день за днём
Оно лежало под сукном,
И пели птицы за окном...
Но вот пришла зима.
В стране Зелёного сукна
Трава зимою зелена
И так искусно сплетена,
Что сводит всех с ума.
Когда в неё ты попадёшь
И на приём к царю пойдёшь,
То пропадёшь в ней ни за грош,
И ноги канитель
Опутает, как сто силков,
И стаи канительных слов
Закружат изо всех углов,
Как грифов карусель.
Они в когтях давным-давно
Несут зелёное сукно,
И коль тебе не суждено
Уйти из той травы,
Накроют там тебя сукном...
И никому знать не дано,
Как много там погребено
И мёртвых, и живых.
В других краях поёт свирель,
Сверкает радугой форель,
А здесь разводят канитель
Для дорогих гостей.
Все тянут Канитель-коктейль
Как тянет песнь свою метель
В зелёноватой темноте
Без смеха и затей.
Мы долго канителились
У брега Канителии.
Как никогда хотели мы
Уплыть от той земли.
Уже совсем отчаялись,
Но всё же мы отчалили
От трав, что не случайно ли
Наш корпус оплели?
ГОРНАЯ ЧВАНЛИВИЯ
В одной стране Чванливия,
Что где-то возле Ливии,
Или в горах Боливии
По склонам вознеслась,
Король жил Шнобель Первый,
Носил нос безразмерный,
Совал его, наверно,
В любую щель иль лаз.
Он просыпался рано,
И нос из-под дивана
Вытаскивал он рьяно,
Задумчиво пыхтя.
От сна совсем опухнув,
Он плёлся сонный в кухню
И, возле печки рухнув,
Пытался встать, кряхтя.
Он был чванливым очень,
Как подданные, впрочем...
И очень озабочен
Своей персоной был.
И нос был задран вечно,
И ссоры бесконечно
С прислугою беспечной
Он вёл, впадая в пыл.
И думал он: “В Чванливии
Мужчины нет красивее,
Носастее, спесивее,
Ушастей, чем король.”
Но юны девы с косами
Не мучаясь вопросами,
Играли свадьбы вёснами
С парнями за горой.
И вот король в прострации
Созвал врачей по рации
И сделал операцию,
Укоротив свой нос.
Он стал посимпатичнее,
Оделся поприличнее,
Ругался поэтичнее
И увеличил рост.
Но всё ж невесты не спешат,
Хоть его внешность хороша...
Нет, не лежит к нему душа
У девушек страны.
Ни доброты, ни ловких рук
К нему не приложил хирург...
Вот и остался Шнобель-друг
С душою Сатаны.
Какую маску ни надень,
Во что себя ты ни одень,
Уходит тень, приходит день,
Когда покровы лжи
Развеет истины заря,
И убедимся в том, что зря
Мы видели богатыря
Там, где дракон лежит.