ПУШКИН
Холодная весна и пасмурное лето
вдруг выпали ему. Одетый, словно гость,
с ненужным щегольством, выходит из кареты
и в дом шагает свой, выбрасывая трость.
Усталость на лице. И как бы весь просвечен
нервозности лучом. Долги и суета.
И чтоб себя отвлечь, в полночный час при свечке
царапает пером по желтизне листа.
И карты, и друзья, и шумное семейство —
поднадоело все. И только ты права,
послушная строфа. Лети, и плачь, и смейся,
чернильной свежестью касаясь рукава.
Не ведает перо, а он-то и подавно:
все, что легло на лист, чтоб ночку скоротать,
поспешно и легко, капризно и случайно...—
мы будем сотни лет читать и повторять.
И помня наизусть, и то и дело строчки
вплетая в жизнь свою, нам кажется, что тот
усталый человек за столиком в сорочке
не борется с тоской, а нам посланье шлет.