О, грусть моя,
ты – Грузия.
Я - гость, но я
как гроздь твоя.
Я помню кадр,
где есть река.
На ней вдоль вод
написан год
восемьдесят
второй. Там, где
почти ты вся
видна в воде,
твоих примет
чарующ гам:
Чем гуще там
черешен цвет,
тем реже свет.
Твои князья -
с невестами.
Ты ясная,
советская.
Там в паре крыл,
как в мантии,
отец мой был -
и мать моя.
Им нет пока
и сорока.
И горсть твоя
у них в руках.
Звук их имен –
твоя струна:
Григорий – он.
Тамар – она.
Родители,
летите ли
вдоль неба ввысь
на снимке вы?
На вкус вино -
Вот - Грузия.
Вы - гости, но
вы гроздь ее.
А нам с сестрой
по десять лет.
Поди сядь. Лент
не трожь. Другой
займись игрой
и жди своих
из Грузии.
Скорей минут
вдруг проскользнут,
как на крыле,
расставив след
пятнадцать лет,
что вас как трость
разломят врозь.
И с той поры
на берегах
реки Куры
тбилисских свах
уже словам,
и мне, и вам
не умолить.
Всему так быть.
Вот все так есть.
Прошли года.
Весенний весь
проспект Шота
из под ступней
струится вниз,
ночных огней
просыпав рис.
И что теперь...
Вы врозь. И я
Молюсь тебе,
О, Грузия!
В свои края
опять возьми
пернатыми
летать в восьми-
десятые.
О, Грузия,
пойми мой счет:
я – мать, но я
и дочь еще.
На день моих
людей родных
гостить впусти,
навек простив.