* * *
Все тебе – усталость, бессонницу, сентябри –
отдаю почти без остатка, а ты бери,
ибо ежели чаша горечи – через край,
то и ад становится чем-то похож на рай.
Все – тебе, потому что некому больше: так,
как вода в клепсидре, со временем в полутакт
пробегаю призраком мимо тебя и сквозь,
заметая следы, стеарин называя: воск.
У походки с почерком тысяча общих мест.
Окликая ветер соленым словцом: норд-вест,
я слежу за тем, как крылья растут из плеч,
улыбаюсь, нащупав в горле родную речь,
открываю окна – с четвертого этажа
мне не страшно падать, зачем же они дрожат,
тополя? Кому-то третьему свой вопрос
адресуя, быть может, Богу, во весь свой рост
невеликий вставши в проеме дверном, тянусь –
а куда – не знаю, а воздух бормочет: "ну-с,
что опять случилось?" – и сам же дает ответ.
Говорят, в конце туннеля бывает свет,
возражать не стану, поскольку мне умирать
приходилось, но по-другому... Лихой пират –
городское эхо – птицу на абордаж
так берет решительно, будто бы город наш
так же вечен, как древний, волчий, кровавый Рим.
Между тем две стрелки, которых обычно три,
снова сбили сумрак, как масло из молока,
ты в него уходишь, ну что же, давай, пока;
я тебя не вижу, не вижу уже ни зги;
разрезая пространство временем на куски,
насмешить людей, прошу тебя, не спеши
тем, что роза твоих ветров отрастила шип.