На окраине города, в серой обшарпанной башне,
На одной из квартир, что открыты всегда для своих,
Пьяный бард-менестрель беспрестанно картавил и кашлял,
Но сквозь эти шумы ровной нитью протянут был стих.
Он звучал как-то прямо до ужаса просто и жестко,
Размывая границы и сталью вонзаясь в сердца.
А на раме окна были белого инея блёстки,
А стиху тому не было, людям казалось, конца.
И подушечки пальцев скользили по струнам гитары,
Но никто не смотрел, как измучены птицы-глаза…
Что смотреть? Не секрет то, что ты только с виду не старый.
Всем известно, что ты уж не ищешь дороги назад…
Всем известно. Да только такая, браток, закавыка:
Это место – не то, где жалеют подобных тебе.
Так что вновь подавись непрорвавшимся яростным криком,
И тихонько иди по аккордам своим – по судьбе.
Всем, по сути, плевать, что ты так одинок в этом мире.
Но не плачь, а взгляни, чем исписаны лиц их листы:
Нет сочувствия в людях, собравшихся в этой квартире,
Потому что они все такие же точно, как ты.