1
Начинать подобало бы, братие,
нам по слогу старинному ныне
повесть трудную о князе Игоре –
про поход Игоря Святославича.
Но когда начинаются песни
по былинам из нашего времени,
их не спеть по Боянову замыслу.
Был Боян певцом вещим, и если он
для кого и творил свою песню,
мысль его растекалась по древу
да неслась по земле волком серым,
орлом сизым летала под облаком.
О былых временах вспоминая,
мы усобицею запускаем
десять соколов в лебедей стаю.
И всяк лебедь, коль сокол достанет,
запевает своими устами
песнь, что мудрым был князь Ярослав,
да о том, что был храбрым Мстислав, -
в поединке убивший Редедю
перед войском касожским во славу, -
что красив был Роман Святославов.
Но Боян-то не соколов, братие,
запускал в лебединую стаю, -
едва лишь свои вещие персты
да на струны живые он ставил,
славу сами они рокотали!
Поведем же по своему, братие,
от Владимира старого повесть
мы до нынешнего князя Игоря.
Он сковал разум собственной силою,
заострил его мужеством сердца
и наполнился ратного духа
повести свое храброе войско
на далекую землю Половецкую
чтобы биться там за землю Русскую.
2
В тот день, глядя на небо, князь Игорь
не увидел вдруг светлого солнца,
и внизу от него скрылись тьмою
его рати стоящие строем.
Обратился к дружине князь Игорь,
молвил так: «Братие и дружина!
лучше в славном бою быть убитым,
нежели вечно пленником битым.
Понесут пусть нас борзые кони -
да поищем мы синего Дона!»
Князю в разум желанье запало,
и взяла тут досада его,
что знаменье препятствием стало
искушению Дона Великого.
И сказал он: «Хочу преломить
я копье, русичи, в конце поля
половецкого - может, сложить
свою голову там, но испить
Дону Синего шеломом вволю!»
Соловей того старого времени,
о Боян! - что за дивными трелями
ты бы ущекотал сей поход сгоряча,
в древе мыслимой славы скача
да умом в поднебесье летая,
понапрасну ту славу вплетая
в наше время да видеть желая
путь прощенья Траяна, который
вел бы нас через поле на горы.
Мог бы так его внук начать Игорю
песнь свою: «То не буря, а соколы
мчатся вдаль через поле широкое,
да сбегаются галицы с кликами
всеми стадами к Дону Великому».
Или так бы, - внук Велеса вещий, -
начинал петь Боян свою песню:
«Кони ржут за Сулой на заставе,
звонит колокол в Киеве славу,
громко трубы трубят в Новограде,
стоят стяги в Путивле парадом».
3
Игорь ждет брата милого Всеволода…
И сказал ему так буй-тур Всеволод:
«Один брат мой, один светлый свет,
это ты – Игорь, мы – Святославичи.
Седлай борзых коней своих, брат,
а мои - уж под Курском оседланы,
впереди наготове стоят.
Ждут куряне! - они битвы ведали
и повиты под трубами медными,
под шеломами в поле взлелеяны
да с концов копий воинских вскормлены;
сами ведают в поле пути,
знают как по оврагам пройти.
Луки крепкие их напряжены,
колчаны у них отворены.
Они с толком, как серые волки,
сами в поле бегут - скачут браво,
чести ищут да княжеской славы».
И вступил Игорь в стремя златое,
и поехал по чистому полю.
Тьма в пути ему солнце закрыла;
ночь стонала ему и грозила,
птичий свист в темноте пробудила,
все лесное зверье вместе сбила.
Над деревьями Див кличет силы -
велит слушать чужую он землю.
Волга, Сула, Поморье - да внемлют!
Корсунь, Сурож – прислушаться б вам!
Слушай, Тьмутороканский болван,
как дорогой неведомой половцы
собираются к Дону великому,
как кричат их телеги в полуночи
будто бы всполошенные лебеди:
«Игорь воинов к Дону ведет!»
Там пасет птиц беда по дубравам;
волк грозу ворожит по оврагам;
пировать на костях уж зовет
всех зверей там орлиный злой клекот;
там на червленый щит лисы лают.
Земля Русская! – земля родная,
за Донецким ты Кряжем далеко.
4
Меркнет ночь, запылал свет зари.
Застит поле туман - уморил
соловья щекот, заговорил
голосами проснувшихся галок.
За щитами червлеными встали
русичи и великое поле
преградили – себе ищут чести,
князю - славы и добрых известий.
Потоптали с утра рано в пятницу
половецкие полки поганые
и, рассыпавшись стрелами по полю,
красных девок погнали половецких;
с ними золота взяли и шёлка,
дорогой бархат вышитый с толком.
Взяли кожухи да покрывала -
себе гати прокладывать стали
по болотам и грязевым топям
половецким узорочьем, скопом.
Стяг червленый и белая хоругвь,
бунчук красный с серебряным древком
Святославичу храброму вторят!
5
Храброе, спит Олега гнездо.
Далеко залетело - на Дон!
Было не для обиды оно
да ни соколу порождено,
да ни кречету, да ни тебе,
черный ворон, - зачем беду кликаешь?
Вон, поганый половчина Гзак
уж бежит серым волком, Кончак
ему след правит к Дону Великому!
Извещают свет зори кровавые
наступающий день ранним утром:
«Встают черные тучи над морем,
затмевают четыре светила.
Полыхают в них синие молнии,
значит, следом быть грому великому!
И дождю с Дона стрелами литься,
и дано копьям здесь преломиться,
и мечам суждено затупиться
о шелом половецкий на Каяле -
на реке, здесь у Дона Великого».
6
0, земля Русская! Веют с моря
здесь, за Кряжем Донецким, стрелами
ветры - внуки Стрибожьи - на горе
воинам князя Игоря, храбрым.
Земля тутнет, текут реки мутно
застилает поля пылью спутной.
Идут половцы! – стяги глаголят –
и от моря и с Дона на поле.
Обступили тут дети бесовские
да по всем сторонам полки русские.
Встал стеною на поле их крик.
Тут же храбрые русичи вмиг
заградились щитами червлеными.
Ярый тур Всеволод, крепко стоишь
на обороне! Врагов ты разишь
стрелами да по шлемам гремишь
неустанно мечом крепкой стали.
Буйный тур! - куда ты полетишь,
золотым своим шлемом блистая,
там поганые падают головы
половецкие; саблей каленою
разбиваются шлемы аварские
от тебя - ярый тур, Всеволод!
И все раны не в счет тогда, братие,
когда почесть и жизнь - все забыто! -
и Чернигов-град, и престол златый -
отчий дом, и своей милой лады,
красной Глебовны, свычай-обычай!
7
Века минули после Траяна,
пролетели года Ярослава.
Наступила година походов
за обиду Олега Святславича.
Выковать меч крамолы затеял,
тот Олег, - землю стрелами сеял,
в стремена золотые вступая
в дальнем городе Тьмуторокани.
Услыхал перезвон этот давний
Ярослава сын Мудрого, Всеволод.
Заложило в Чернигове «уши»
у ворот его сына, Владимира.
Вячеслава же сына, Бориса,
привела на суд ратная слава.
И бесстрашного юного князя
уложила обида Олега
на зеленый покров Канинский.
Было так, что с такой же вот Каялы
Святополк отца вынес, лелея
между двух иноходцев угорских,
до Софии святой в стольном Киеве.
При Олеге тогда Гориславичи
сеялись и всходили усобицами.
Погибала жизнь внука Даждьбога!
В этих княжьих крамолах убогих
человеческий век сократился.
По земле тогда Русской, печальной,
редко пахари в поле встречались.
Только вороны часто кричали
меж собой, когда трупы делили,
да еще галки там говорили,
собираясь слетаться на трапезу.
8
Было битв и походов немало,
но таких еще битв не бывало!
Вечер, ночь напролет, в утро ранее
и весь день дотемна в этой брани
летят быстрые стрелы каленые,
гремят острые сабли и шлемы,
трещат копья в неведомом поле
посреди половецкой юдоли.
В землю черную там вместо жита
пали кости коням под копыта
и, политые кровью обильно,
в земле Русской печалью всходили.
Что шумело и что мне звенело
перед зорями ранними, давеча?
Это Игорь полки поворачивает
в помощь Всеволоду, брату милому.
День один и другой бились трудно,
ну а третьего дня до полудня
пали стяги Игоревой рати.
Разлучились друг с другом там братья -
на чужом берегу реки Каялы.
Там, вина не доставши кровавого,
пир закончили храбрые русичи;
напоили сватов своих досыта
да легли сами за землю Русскую.
Трава жалобно сникла, в печали
к земле ветви деревьев упали.
И настала теперь, налетела,
невеселая, братья, година -
взамен силы пришло запустенье.
9
Издавна в силах внуков Даждьбога
шла обида к беде на подмогу;
девой в землю Траяна вступала,
лебединые крылья плескала -
в синем море, у Дона, купала.
И ушли времена благодати
от усобиц князей, когда брату
на погибель свою брат ответил,
мол, и то будет мое и мое это.
Как великое, малое это
все князья русские называли
и себе же крамолу ковали,
а поганые со всего света
приходили с победой, им внемля,
в это время на Русскую Землю.
О, на синее море, далеко,
залетел вслед за птицами сокол,
но ему не вернуть наши рати.
Клича скорбь и печали, обратно
лишь огонь мчится русской дорогой,
людей мыкая в пламенном роге.
Сколько раз жены русские лили
слезы: «Мы уже лад своих милых
да ни смыслить, ни сдумать не в силах,
ни умом, ни очами сглядати!»
И того серебра, того злата
было взято немало в уплату,
когда в горе стонал Киев, братие,
да стонал от напастей Чернигов.
И тоска разлилась в земле Русской
и печали по ней текли густо.
Но князья среди этой печали
друг на друга крамолу ковали,
а поганые этого ждали! -
шли на Русскую землю с победой,
дань взимая от дома по беле.
Вот и вновь эти два Святославича,
князья храбрые Игорь и Всеволод,
лживые пробудили языки.
Святослав Киевский - князь великий -
усыпил ложь во время былое;
стало быть, убаюкал грозою
языки он походами ратными
да своими мечами булатными.
В Половецкую землю с отвагой
он вступал, - там холмы и овраги
потоптал; взмутил реки, озера;
осушил и ручьи и болота.
Сам поганый Кобяк из железных
и несметных полков половецких,
будто вихрем, был вынесен вскоре
на простор с самого Лукоморья.
И упал Кобяк в Киеве славном,
прямо в гриднице у Святослава.
Потому и венеды и немцы,
потому и моравы и греки
поют славу тому Святославу,
князя Игоря хают по праву.
С половецкой рекою той, Каялой,
поделился он грузом богатым -
на дно высыпал русское злато.
Ну а сам из седла золотого
в седло пленника сел он в оковах.
10
Приуныли на стенах забрала,
и веселья за ними не стало.
Смутный сон Святославу привиделся
на холмах града стольного Киева:
«Вчера на ночь, - князь молвил вставая, -
будто бы, черное покрывало
в кровать тисовую мою стлали;
вино синее мне наливали
и его, будто, с пеплом мешали;
из колчанов своих высыпали, -
тощих, как у поганых! - на лоно
жемчуг мне превеликий, с поклоном.
А на крыше моей златоглавой
доски все - без конька и управы,
да всю ночь по-над Плесенским лугом
лихих воронов слышалась ругань, -
вылетали из Кияньских дебрей
и неслись они к синему морю».
И ответили князю бояре:
«Печаль, княже, твой разум наполнила
оттого, что слетели два сокола
с золотого отцова престола
искать Тьмутороканя на поле
да шеломом испить Дона вволю.
Но у соколов тех подрубили
уж поганые саблями крылья
да в железные путы скрутили.
И кромешная тьма опустилась
в день, два солнца когда закатилось.
Два столпа там, в морской синей дали,
на закате багряном упали;
и два месяца вслед - молодые
сыновья, Святослав и Владимир, -
в темноте непроглядной пропали.
Над рекой Каялой свет затмило:
половцев леопардово племя
распростерлось на Русскую землю
и великое буйство творило.
Не хвалу, а хулу теперь слышим,
и на волю нужда уже вышла, -
див на землю ниспослан нам свыше!
Поют готские красные девы
ныне синему морю напевы,
звенят на берегу русским златом
да зовут лихолетье обратно,
Шарухана месть в сердце лелея.
Дружно петь с ними - мало веселья».
И великий тогда Святослав
изрек слово златое, смешав
со слезами слова и сказав:
«О, сыновье, князь Игорь и Всеволод!
В Половецкой земле рано начали
вы мечи свои в битвах тупить,
чтобы там себе славу добыть.
Честь не выпала вам победить,
в битвах крови поганой пролить.
Сердца храбрые ваши, сыны,
для того ли в булат скованы
да в сражениях закалены,
чтобы вы сотворили вину
мне в серебряную седину?
Я не вижу теперь такой власти,
как у сильного брата богатого -
Ярослава - над войском бесчисленным.
Были с ним и Были из Чернигова,
и Могуты, и Татраны, и Шельбиры,
и Топчаки, и Ревуги, и Ольберы.
Без щитов они, только с ножами,
побеждать полки кликом умели -
славой прадедов громко звенели.
Но сказали вы: «Мы возмужали! -
славу можем украсть впереди,
да поделим ту, что позади».
Дивно было бы старому, братие,
омолаживаться, будто соколу:
когда он раза три полиняет,
высоко птиц на небе сбивает
и обиды в гнездо не пускает.
Зло, что князь делать так не способен.
Обратились изнанкой годины:
стонут в Римове от сабель ныне
половецких, от ран – князь Владимир.
Печаль и тоска - Глебову сыну!»
11
О, Великий князь Всеволод Юрьевич!
Не помыслить, какой нужно бурею
издалёка тебя принести -
отчий стол золотой поблюсти?
Волгу мог бы веслом расплескать
ты своим, Дон шеломом черпать,
и с тобою в земле Русской ныне
по ногате была бы рабыня,
да кощей бы пошел по резане.
Самострелами ты бы живыми
смог стрелять над землей - удалыми
Ростиславича Глеба сынами.
Ну а ты, смелый Рюрик и ты, Давыд!
То не ваших ли воинов доблестных
золоченые шлемы в крови плывут,
да дружинники ваши опять,
храбрые, словно туры, хрипят? –
закаленными саблями ранены
на чужом поле брани незнаемом.
Вы вступайте в златы стремена
за обидные нам времена
да за Русскую землю - за раны
Игоря Святославича - в брани!
Ярослав Осмомысл, князь Галицкий!
Ты вознес свой престол златокованный
высоко и предгорья Угорские
подпираешь полками железными;
там пути королю заступая,
ворота на Дунай затворяя,
через облака грузы гоняя,
и свершая суды до Дуная.
Грозный слух о тебе течет долу -
врата Киеву ты отворяешь
и по землям султанов стреляешь
с отчего золотого престола.
Так стреляй в Кончака, господин,
целься прямо в кощеев поганых
и за Русскую землю иди
к Игоря Святославича ранам!
Вы, Роман и Мстислав - князья смелые!
Носит храбрая мысль вас на дело.
Высоко вы парите, с отвагою
против ветра бросаясь, как соколы, -
одолеть мысля в смелости птицу.
Вы носили железный нагрудник
под латинскими шлемами, - ими
тряслись земли и многие страны:
литва, ятвяги и деремелы,
хинова, половцы, - копья ратные
опустив, - поднять главы не смели
под такими мечами булатными.
Но теперь, князья, солнце померкло
Игорю; не на благо уносит
с древа листья оно, - разделило
города по-над Сулой и Росью,
рати Игоря не воскресило.
Князь Роман, тебя Дон к себе кличет,
всех к победе зовет князей нынче, -
там, где храбрость Олега потомков
в поле вышла доспеть в брани звонкой!
Ингвар, Всеволод и три Мстиславича!
Не худого вы рода все, соколы,
вы свою княжью власть не похитили
у соседа случайной победою.
Для чего вам даны щиты жесткие,
золотые шлема, копья польские?
Заградите врата поля брани
вы своими калеными стрелами, -
да за Русскую землю, за раны
Игоря Святославича смелого!
12
Серебристыми струями Сула
не течет к граду Переяславлю,
и Двина уже топким болотом
к прежде грозным течет полочанам,
поймою подчиняясь поганым.
Лишь один Изяслав, сын Васильков,
позвонил там в литовские шлемы
своим острым булатным мечом;
приласкал славу деда Всеслава,
ну а сам под щитами червлеными
принял ласки кровавой травы
от мечей из Литвы, возжелавшей
крови юной из рек этих наших.
Твоих воинов, князь, одевали
крылья птиц; звери кровь подлизали.
Братья - Всеволод и Брячеслав -
рядом не были силою дружною.
В одиночестве душу жемчужную
уронил ты из храброго тела
в золотое свое ожерелье.
Голосом не веселым, уныло,
Городенские трубы трубили...
Ярослав и все внуки Всеслава!
Пора стяги спустить изможденные,
мечи в землю вонзить поврежденные, -
растеряли вы дедову славу.
Вы крамолами начали вражину
сами в Русскую землю приваживать.
При Всеславе еще это было, -
при его жизни злобная сила
с Половецкой земли наступила.
13
Шел век после Траяна седьмой,
когда бросил Всеслав жребий свой,
где сыскать бы по нраву девицу;
смог клюками верхом закрепиться
и до Киева так доскакать
да своим стружием там достать
невзначай золотой стол Киевский.
Но с него лютым зверем вскочил
он из Белого-града в ночи;
себя синею мглою укрыл
и, судьбу искусив раза три,
в Новый-град ворота отворил;
Ярослава там славу разбил,
и опять поскакал волком лютым
до Немиги-реки он с Дудуток.
На Немиге стелили снопами
головы; молотили цепами,
да на ток животы, на просушку,
клали грудами - веяли души.
Окровавленный берег Немиги
был засеян тогда не хлебами -
там сынов русских сеяли кости.
Князь Всеслав виноватых судил,
и князьям города он рядил,
ну а сам ночью волком блудил.
И от Киева так доискался
он до куреней Тьмутороканьских.
Путь великому Хорсу недолго
пересечь ему было как волку:
когда в Полоцке люд созывал
колокол Святой Софьи, тот звон
на заутреннюю службу он
даже в Киеве стольном слыхал.
Была вещей душа в ином теле,
но она часто беды терпела.
Эту мысль прежде нас подытожил
Боян вещий, в припевке о том же:
«Не минует ни хитростью вящий
божий суд, да ни птицей летящий».
0, стонать теперь Русской земле,
поминая дела прошлых лет
да князей тех, которых уж нет.
Не позволил князь старый, Владимир,
чтобы силу его пригвоздило
к горам киевским вражеской силой.
Выросли на его крепком древе
стяги Рюриковы и Давыдовы.
Но теперь флаги правнуков реют
розно, копья поют им обидами.
14
Слышен глас Ярославны с Дуная, -
кличет раннею птицей незнаемой:
«За Дунай птицею улечу,
рукав шелков в реке намочу,
в Каяле, да кровавые раны
утирать князю милому стану
на его крепком теле усталом!»
Плачет, ждет Ярославна ответ
на забрале в Путивле чуть свет:
«Ой же ветер-ветрило, к чему
веешь силой своей? Почему,
господин, без труда ты крылами
помогаешь поганым - стрелами
дуешь воинам лады моей?
Разве мало тебе было горе
веять под облака в синем море,
унося корабли на волне?
Зачем радость мою, господине,
по ковылю развеял ты ныне?»
Слышен в городе плач Ярославны
на забрале, - зовет утром ранним:
«Днепр-Славутич, в тебе много сил!
В Половецкой земле ты пробил
горы каменные, доносил
на вершине могучей волны
ратные Святослава челны
до поганой Кобяковой рати.
Принеси, господин, мне обратно
мою ладу, и я с тобой, в горе,
слезы не посылала бы к морю!»
Плачет, ждет Ярославна ответ
на забрале в Путивле чуть свет:
«О, пресветлое Солнце ясное,
ты же теплое всем и прекрасное!
Господин, почему же иначе
простираешь ты луч свой горячий
на погибель моей лады воинов
в Половецкое поле безводное?
Жаждой луки ты им опустил,
их колчаны печалью закрыл».
15
Брызжет в полночь тревожное море,
идет мглою кромешною морось.
Путь домой Игорю наконец-то
богом дан из земли Половецкой
в землю Русскую этою ночью,
к золотому столу его отчему.
Свет вечерней зари уж погас.
Игорь лег, но не спит в этот час,
мыслью путь проходя много раз:
от Великого Дона, по полю,
и до Малого Донца - на волю.
В полночь Лавр за рекою, с конями,
знак дает тихим посвистом князю
быть в условных местах – час настал!
Оклик, стук по земле, в траве – шелест.
В половецких шатрах всполошились!
Прыгнул князь к тростникам горностаем,
на воде белым гоголем стал он;
понесли его борзые кони
лихим волком от псовой погони.
И лугами Донца Игорь стелется
и под тучей летит быстрым соколом;
бьет летящих за ним гусей-лебедей
к завтраку и к обеду и к ужину.
Игорь соколом мчит на крылах,
лихим волком вслед стелется Лавр, -
он, студеные росы роняя,
своих борзых коней обгоняет.
16
Князю так говорил Донец: «Игорь-князь!
Пусть тебе будет много величия,
а Кончаку - позора не малого.
Пусть в земле Русской будет веселье!»
И ответил князь Игорь: «О, Донче,
пусть величье твое будет звонче!
Ты же волнами князя лелеял,
устилая зеленой травой
ему берег серебряный свой;
одевал князя теплым туманом
под зеленой листвой утром ранним
да стерег гоголем на волнах,
белой чайкой - на водных струях,
чернядями – на вольных ветрах!
Не такая, - добавил он, - Стугна;
хотя воды несет небольшие,
но, сжирая потоки чужие,
в половодье становится шире.
Ростислава она, князя юного,
темным брегом на дне затворила,
чтобы мать его слезы пролила
князю юному в эту могилу,
чтобы там над цветами уныло
в скорби дерево ветви склонило».
17
Вот стрекочут сороки! – по следу
Игоря едут Гзак с Кончаком.
Но за князем и ворон не грает,
и молчат впереди галок стаи,
и сороки вокруг замирают, -
только полоз шуршит то и дело;
дятлы стуком своим намечают
путь к реке, соловьи извещают
звонкой песней веселой свет белый!
Гзак сказал Кончаку: «Если сокол
улетит к своим гнездам далеко,
соколенка злачеными стрелами
расстреляем и правильно сделаем!»
Молвил Гзаку Кончак: «Если сокол
улетит к своим гнездам далеко,
соколенка нам правильней будет
красной девицей нашей опутать».
Гзак ответил так: «Если случится,
что опутаем красной девицей,
нам тогда соколенок не дастся,
да не будет и девицы красной.
Будут птиц наших соколы вволю
бить тогда над Половецким полем».
18
Пел Боян и Ходына Святслава -
творцы песен времен Ярослава,
главы рода Олега, - искусно:
«Голове, что без плеч – тяжело.
Телу, что обезглавлено - зло».
Так без Игоря - зло Земле Русской!
В небесах Солнце стало светлей.
Это Игорь князь - в Русской Земле!
На Дунае поют красны девицы -
в Киев через моря льются песни.
Игорь - в Киеве, едет по Боричеву
к богородице святой Пирогощей.
Кругом - рады, а в городах - весело!
О князьях старых песни пропеты -
молодым пусть поют песни эти.
Игорю Святославичу – слава!
И тебе, буй-тур Всеволод, - слава!
И Владимиру – Игоря сыну!
Здравы будьте, князья и дружина! -
в битве за христиан, заедино
воевавшие с погаными.
Князьям - слава, дружине - аминь!