Вуаля!
Метнулся свет заплатой на трико,
Назойливый сквозняк обнял за плечи…
Играть с пустым желудком нелегко,
Играть с пустыми фразами не легче.
Мой выход на брусчатку мостовой
От розы в рукаве до камня в спину.
И тишина покажется живой…
Бисируйте — на сцене Коломбина!
Вот веером в руке раскрылся фарс —
Сюжет простой, как пьяная беседа,
Но приглядитесь — в профиль или фас
Узнаете жену или соседа…
А может быть… Ах, что вы, монсеньер!
Жестокий век и нам не до пародий…
По шкуре виден пес, по шапке — вор,
Как говорят бездельники в народе.
От смеха балансирую к слезам,
И снова — в смех. Виват аплодисментам!
Любой актер назначит цену сам
Таким уравновешенным моментам —
Мозоль на пятке, маска на лице,
Под маской пустота, в ладонях вера…
Как различить? А истина в яйце,
Которое швыряют в лицемера.
Но вот финал — злодей нашел конец,
Влюбленные — постель, супруги — чадо…
Толпа отхлынет, смолкнет бубенец
На шляпе Арлекина… Без пощады
Я смою роль и грим с усталых щек,
Нашью еще заплату на колене,
И, чтобы оплатить актерский счет,
Пойду смотреть чужое представленье.
* * *
На сцене блеск и мишура, идет роскошная игра и зрители в азарте,
Следят как движется рука очередного игрока простых актерских партий
Ромео юн, Ромео пьян, не портит ни один изъян влюбленного героя.
Джульетта манит красотой и кажется почти святой, вся в белом шелке, стоя
У черной рампы на краю и голос ангелом в раю взлетает на галерку:
«Я за любимым двинусь вслед на сотню лиг, на сотню лет…» Как трогательно горько.
Ликует публика и шквал оваций Вас очаровал… Актеры и актрисы
Почти что боги, разве нет? Но мой единственный совет — ни шагу за кулисы.
Гримерка. Лампочка в углу. Чулок без пятки на полу. Початая бутылка.
На стуле вянет белый шелк, под стулом — ах! — ночной горшок… Красавица, что пылко
Твердила страстный монолог, устало штопает чулок… Тупая боль в затылке
Изводит. Палец уколов, она бормочет пару слов, к стеснению не склонна…
Боится в зеркало взглянуть — расплылся стан, обвисла грудь. Вот это примадонна.
А вот Ромео весь в огне — прижал к заплеванной стене кудрявую хористку
И от… любви… не чуя ног, твердит что болен, одинок, уже не склонен к риску,
И потому, идя ко дну, он ищет верную жену, а не худую ссору…
Смешон и жалок старый шут! Ну а теперь, я вас прошу, вернемся к режиссеру…
Он пьет один на брудершафт с трюмо расколотым. В ушах звенят скупые фразы:
«…Спектакль вышел на ура — немного хуже, чем вчера. Уже четыре раза
Я слышал этот монолог. А стиль высок, как потолок в провинциальном зале.
Вы не бездарны, но увы не прыгнуть выше головы…» Так зрители сказали.
Жену весной увел корнет. Три дня, как в кассе денег нет. Вокруг чужие лица.
И режиссер наедине с собой купается в вине, мечтая застрелиться…
Для Вас, мой друг, из-за колонн выходит труппа на поклон — к цветам и дифирамбам…
Для нас — работа из работ. Горьки и скудны хлеб и пот… Опять к барьеру рампы
Нас вызывают и на бис мы исполняем ваш каприз. А в зале львы и лисы.
Монокли взглядов, шелест рук. Останьтесь в кресле, милый друг. Ни шагу — за кулисы!
Печальная песня
Осень небо вымыла добела,
Плакали к заутрене колокола,
Выли псы без просыпу и от нас
Ехал биться с ворогом светлый князь…
Конь гарцует по снегу вороной,
Следом скачут латники за войной
От семей по совести до судьбы
Нарубившись досыта лечь в гробы.
Так ведется от веку — каждый год
Собирают отроков — и вперед!
Шепчет совесть горькая, кривя пасть…
«…В поле окровавленном с честью пасть
Подобает воину на Руси.
Помолись святителям — и рази!
И, врагов бесчисленных одолев,
На погосте ласковом спи в земле.
И потом, как водится на Руси,
Меч из рук натруженных примет сын,
За дедов за прадедов за страну,
В свой черед отправится на войну…»
…А княгиня плакала у дверей,
Целовала волосы дочерей,
Повторяла князю вслед, как во сне…
«Слава тебе, Господи, — сына нет!»
* * *
Альде
Говорила мне мать — не ходи за водой,
Мол, обманет река и утянет на дно,
Станешь черной землей, станешь горькой рудой
И узнаешь все то, что узнать не дано.
Но манила меня глубина синих струй,
Тишина камышей, беспокойная даль…
Ведра ждут на песке будто псы на пиру,
Над моей головой — ключевая вода.
Что вчера потерять, что сегодня беречь,
Что нашарить рукой в пустоте ледяной?
Говорили, молчанье дороже чем речь,
Все родные не стоят свободы одной.
Птичье сердце таится под шкурой угря.
Лодка движется к цели волнам вопреки.
Стану желтым горючим зерном янтаря —
Может, кто-то меня подберет у реки.
* * *
Тесто месят, басни бесят, тараторят до небес.
Свадьба мчится, как волчица от печи в родимый лес.
У невесты руки в лести, губы в пролитом вине.
Гости вьются, не смеются, прячут очи — так верней.
День под горку. Кличут «Горько». Жуть берет от жениха.
Кто ни глянет — враз отпрянет, будто бойкая блоха.
Ишь глазища — темнотища, ведра ведьминой тоски.
Тили-тили, счастье били каблуками на куски.
Еле-еле всё отпели, нынче ночью не до сна.
Пили-ели… В самом деле на пиру и смерть красна?
Бросил на пол. Птичья лапа задрала подол льняной.
Дальше будем жить как люди — нелюбимый с неродной.
Скоморошина
Прыгали птахи
У моей плахи,
Крохи клевали
С белой рубахи.
Ведали птахи
Все мои страхи.
Просил утешить —
Послали на хер.
Эх, гуляй, моя слободка,
Все четыре колеса.
На халяву злая водка —
Заливай себе глаза.
Ты мели, мели Емеля,
Рассыпную соль земли.
Понятые онемели,
Да менты не замели.
Ай, люди добрые, лед на реке горит!
Не печалься, друг хороший,
Что в кармане два гроша —
Станешь шавкой скоморошьей —
Не получишь ни шиша.
Выйдешь голый из барака,
Сахарок и тот не в сласть.
Разродился Царь Собака,
Дочка Сука родилась!
Ай, люди добрые, конь молоко не пьет!
Закричал петух на зорьке,
Распушая красный хвост.
Ум короткий, волос горький,
Перья-искорки до звезд.
Виноватый, да невинный,
Сучий потрох, черный грач.
Над паленой домовиной
Тише, козочка, не плачь!
Ай, люди добрые, колокол околел!
Люба-Любушка-Любава
Теребила бубенцы.
Для нее одна забава
Все терновые венцы.
Пустотелый, безголовый,
Сам не знаю, как пою.
Помяни недобрым словом
Скоморошину мою!
Ай, люди добрые, радостно на Руси!
Прыгали птахи,
У моей плахи
Крохи клевали
С белой рубахи
Плакали птахи
Святой порошей
Помер во прахе
Вой скомороший.
Конь мой умер
Эх, да со скрипом сапоги,
Шелкова рубашечка!
Разбегайтесь, босяки,
Разлетайтесь, пташечки!
Мне сегодня свет не бел,
Ни души не чаю.
Друга доброго отпел,
А теперь скучаю.
Заходил я в божий храм,
Думал, бога нету ли?
Платят в храме по грехам
Честными монетами.
Заплатить хотел и я
За покой надежный,
Да сказали «Ни ***,
За коня не можно!
Порасселись по крестам,
Сладким миром мазаны
Только люди, а скотам
Небеса заказаны…»
Я попа кнутом гонял
Будто конокрада —
Мой буланый для меня
Был роднее брата…
Что, красавица, глядишь,
Оченьки отчаянны?
Я не злой, а только лишь
Очень опечаленный.
Ты мне — верное вино,
Ковшик забывальный.
Сладкой ноченькой хмельной
Снится сон хрустальный.
…Поле росное лежит
Под присмотром месяца
На полоске у межи
Конь играет-бесится
То покатится в траву,
То на ноги вскочит,
Я его к себе зову,
А конь идти не хочет…
Королева Воров
Лениво щурясь, луна глядит на город старинный,
Закрыты двери домов на все на свете замки,
Она выходит, смеясь, и отражают витрины
В бессильной ряби стекла ее шальные зрачки.
Держись за деньги, дурак, спасай свои капиталы!
Начальник стражи, дрожи у самых жарких костров!
Взметнулись в небо ножи живого злого металла —
Приветствуют
бродяги
Королеву Воров!
Ласкает шелк мостовых ее босые подошвы,
Украсил кружевом дождь тугие пряди волос.
Прохожий скройся от глаз, подумай всуе про то, что
Твоя никчемная жизнь — набитый глиной колосс —
Сегодня может упасть и разлетится в осколки
Под синий смех фонарей, на гладь булыжных ковров
И похоронный рондель споют дворовые волки,
Безмолвно
повинуясь
Королеве Воров.
Ее молитва — закон любым бродягам и шлюхам,
Ее ресницы — приказ для своевольных цыган.
Услышав шепот её, бармен становится слухом,
Услышав имя её шериф хватает наган.
Натянут тонкий канат между любовью и страхом —
Ошибка шага — и смерть — обычай черни суров.
Она танцует одна по плащаницам и плахам,
Святая
Сен-Лазара,
Королева Воров!
— Послушай, что ты творишь, останься в клетке подъезда,
Невозмутимо дрожи под влажный шепот дождя!
Она жена площадей, панелей липких невеста!
Ты позабудешь себя, дорогу ей перейдя!
— У Королевы Воров червонно-жадные губы,
Глаза — озера зари… Вступая в вечный конвой,
Ты слепо делаешь шаг — рисковый, верный и глупый
В непаханое
небо
над её головой!!!
Белокурой от Белорукой
посмертное письмо
Как оно было? Пыльно и больно.
Ладан неладный. Любовь — табу.
Райской рассадой цветет привольно
Белый терновник в твоем гробу.
Стерва, сестренка, шальная сука!
Меч в нашей спальне покрылся ржой.
Ты пролетела стрелой из лука
В сердце. А я прожила чужой.
Тенью от тени, глотком из чаши.
Прокляты бедра мои и стан.
Прокляты ночи — мои и ваши.
Только тебя и любил Тристан
Шелком по коже — как я любила,
Взглядом по взгляду — как я могла.
Будто бутылку судьба разбила.
Ваши осколки, моя метла.
Боже, за что мы случились схожи?
Разное семя — одна трава.
Даром мы обе делили ложе,
Ты — королева и я — вдова, —
Равно бездетны. Ни сна ни сына.
Сок винограда ушел в песок.
Знаешь, как больно в ладони стынет
Сморщенный, тусклый, пустой сосок?
Завтра, на небе, грехи отринув,
Богу перчаткой швырну вину —
Коего черта, мешая глину,
Вместо двоих не слепил одну?
Здесь, в средисмертье — прости навеки.
Ты не другая и я не та.
Имя от имени, лист от ветки.
Изольда — зеркало изо льда.
* * *
А. Жестову
Жена у капитана
Хозяйка хоть куда —
И слово из кармана
Добудет без стыда.
И выгонит на вахту
Лентяев из кают
И выгодные фрахты
Купцы ей отдают.
Жена у капитана
Прочней, чем паруса —
Навстречу урагану
Шагнет глаза в глаза,
Удержит ставку даже
Играя баш на баш,
И вместе с экипажем
Пойдет на абордаж.
Жена у капитана —
В колоде верный туз.
Везет в чужие страны
Фрегат хороший груз —
И пряности и ткани
И рыбу и фасоль.
Когда-то, в Зурбагане,
Жена была — Ассоль.
* * *
По стенам сырость струится,
Гниет солома в перине,
С решетки черной синица
Клюет от голода иней.
Закатом небо нагое
Горит, как свежая рана.
В своем последнем покое
О чем ты думала, Жанна?
Святая, ведьма, химера,
Французских войск орифламма,
Когда вела тебя вера
С мечом от поля до храма,
Солдаты молча молились
Своей надежде нежданной.
Неся господнюю милость,
О чем ты думала, Жанна?
Король пирует в Париже,
Войска — на пляжах Ла-Манша,
В постели с фрейлиной рыжей
Спит самый преданный маршал.
Ему ночами не снится
Стена под жалом тарана...
Одна, как лучник в бойнице,
О чем ты думала, Жанна?
Враги сожгут твое тело,
Однополчане напишут:
« …Она пред войском летела,
Как будто послана свыше… »
В музее выставят латы
Пастушки из Орлеана.
Им все равно, кем была ты,
О чем ты думала, Жанна...
Песня Белой Совы (Гвиневра)
Над холмами в снежной пене я сквозь сон летела птицей.
Волны вьюги и деревья — будто волосы и руки
Ветки вереска застыли, отмечая путь, которым
Зря невесту в белом платье вел к венцу король январский.
Слева замок из соломы, искру брось и запылает,
Справа тень плаща под вязом, там, где мы его стелили.
Два крыла — супруг и рыцарь — до костей врастают в плечи,
Брось одно — сорвусь в полете, упаду на землю грудью!
Черно-белым лесом носит сон свирепый, сон тревожный.
Вижу, братья спят, обнявшись — кто из них зовется Авель?
Губы в трещинках морозных доверяют ветру имя,
На двоих единым духом — крик совы, седые крылья.
Нет закона безмятежным, звездам золота земного.
Только птица помнит небо, за собой вины не зная.
Поутру соседи спросят: где твои играют дети?
Я любовь ношу под сердцем, что могу ответить людям...
Витраж первый
Сигурду
Беспокойный бес ворошил зерно,
Горстью — горсть, из рук потекла мука.
Что-то нынче, брат, на душе смурно…
А душа-то есть? Да вот жива пока.
Дураку — рудник, кулаку — кайло,
Беспросветный век коротать в пыли.
Раззудись, плечо, размахнись, крыло…
Даровали сук — так сиди, пили.
Небо небеленое дразнит зря
Яблоковой волей, печным дымком.
Нам с тобой осталось плодить зверят,
Не тоскуя в сущности ни о ком,
Кроме… Погоди, да что ты мелешь, бес!
Выпей из горла, черной пылью сплюнь!
Бесполезно, брат, звать росу с небес —
Мол, на дворе трава, на траве июнь!
Осень над Каллорой стоит светла,
Птичьей перекличкой тревожит лис…
Отрубился, бес? Спи себе дотла.
Я и сам бессмертный. Пойми, не злись…
Крестоносцы у стен Венеции
Контур храма явился в полдень,
Белый купол в седой дали.
Боже правый, то Гроб Господень!
Неужели? Ура! Дошли!!!
Не стыдясь живота пустого,
Рваной юбки, худых лаптей,
Полз последний поход крестовый —
Десять тысяч святых детей.
Где бретон…, где британский говор,
Где немецкий чудной басок,
Итальянский потешный гонор,
И латинский сухой песок.
Орифламма в руках девчонки —
Златостенный Ерусалим.
Отче наш, для чего нам четки?
Мы молитвы шагами длим.
Выбирая глухие тропы
Корку хлеба зажав в горсти,
По полям, по пыли Европы
Мы идем, чтоб тебя спасти.
Море ляжет под ноги пухом,
Гибкой веткой поникнет сталь.
Царство божье для сильных духом,
Кроме тех, кто в пути отстал
Или спит на чужой землице.
Остальным и вино и хлеб.
Римский папа начнет молиться,
Белый агнец придет во хлев.
Валом рыба повалит в сети,
Станет девой любая ****ь.
И никто ни за что на свете
Не посмеет тебя распять!
…Спелой гроздью повисло знамя,
Солнце шпарит поверх голов
И архангел парит над нами,
Будто Гамельнский крысолов.
* * *
День за днем, далекий дом
Делается дальше.
Колокольчик динь-динь-дон
Прозвенит на марше.
По асфальтовой степи,
По узкоколейке
Шепчет вечное «терпи»
Ветер в телогрейке.
Всех вещичек — узелки,
Кожаные ранцы.
Гистрионы, босяки,
Рыцари, засранцы,
Шлюхи шелковых путей,
Топтуны бетонки
Ходим-бродим без затей
По тропинке тонкой.
Всякий встречный — брат-сестра,
Пьем водицу «прозит»,
А присядем у костра —
Как зовут, не спросят.
Есть горбушка — разломи,
Есть огонь — погрейся.
Пробираясь меж людьми,
На себя надейся.
На себя да на нее,
На Дорогу злую.
Станет бархатом рванье —
Скажешь «аллилуйя».
А не станет — потерпи,
Бей ногами глину.
Лишь бы ниточка тропы,
Лишь бы ветер в спину
Попутная для Волкодава
Паттеран потрогай. Дороги дугами
До горелой пади на полпути.
Дураки гуляют, да не с подругами —
Тронутые души хотят спасти.
Жеребцы чужие стучат копытами,
Огненные гривы поди поймай!
Пешками рожались, тузами битыми —
Вымолили мамы далекий май.
Майка «Манхеттен»
И кока-кольчики.
Звон безответен
За разговорчики.
Прочь от печали
Чик — и отчалил
Тетрадный Титаник по тонкому льду ноября.
Говорит гитара, а я не слушаю.
Вянут переборы по-над столом…
Выкушаю стопку, селедку скучную,
К золотому храму попрусь козлом.
Выгонят в пустыню — а мне не холодно!
Дом пожгут задаром — а мне не жаль!
В зауральском пабе с бутылкой «Хольстена»
Посмотри, как пыжится мой пожар.
Шпилями шили
Небесный занавес.
Вотще вершили
Бесслезный благовест.
Осень подула
В черные дула.
Полковник Пьеро наконец-то дождался письма.
Голосили гуси, летя над городом,
Колотились клювами о рассвет.
Ты проснешься слухом, орехом колотым
И тебя отпразднует твой сосед,
Выметет из дома метелкой рисовой
На следы полозьев ее саней —
И катись на полюс, снега расписывай.
Может, по пути завернешь ко мне.
Следует джоджо
За паттеранами,
Яблочной кожей,
Словами, странами.
На дне кисетца —
Собачье сердце.
Бумага в камине горит, обещая покой…
Логрия
Прошлогодние обиды
Снегопады замели.
В зимних гаванях Тавриды
На приколе корабли.
За дымком печных окурков
Легионы голубей.
В переплетах переулков
Заплутаешь — хоть убей.
Ангелочки белой глины —
Расписное баловство —
По обветренным витринам
Караулят Рождество.
За окошками решетки,
На дверях висят замки.
Непотребные девчонки
Зажигают маяки
Ровно в полночь. Остальное
Засыпает на закате.
Полотенчико льняное
В головах моей кровати
Будто шепчет: Спите страны,
Где уже не побывал.
Баю-баю ураганы,
Маргариты, Дон-Жуаны,
Львы, драконы, великаны,
Баю-баю, карнавал.