Я глянул на море и вдруг все понял –
третий день я шлялся по пустому берегу,
выходил к лиману, над которым висели дожди -
знаешь, они падали в лиман и плавали в нем, как рыбы -
третий день смотрел на золотые огни закусочных и мотелей,
на станционный буфет, где бригады рабочих в белых майках
накачивались алкоголем, и от их сладкой слюны
водка становилась розовой,
и вот о чем я подумал –
Иисус был красный,
он специально сделал так, чтоб ты мучился,
натыкаясь на ошибки в его чертежах,
он специально сделал так,
чтоб тебе чудился его голос –
смотри, говорит он,
вот твое сердце, вот ее сердце, чувствуешь, как они бьются?
ты жив, пока слышишь движение и шелест у себя под кожей,
ты жив, пока видишь то, что происходит в глубине,
под поверхностью вещей.
И еще я подумал –
эти велосипеды на песке,
эти проповедники на спасательных вышках –
надо зайти далеко в воду
и проповедовать медузам и летучим рыбам,
читать им, пока они терпеливо плавают вокруг,
растолковывать им самые темные и ужасные места,
из словаря, говорить им –
Иисус был красный –
это ведь левацкие штуки - его хождения по воде,
или апостолы – эти выпускники инженерных факультетов,
что собираются по фабрикам на тайные вечери,
эти золотые нити в твоем свитере,
царапины на коленях,
Точно! Иисус был красный –
он рассчитывал на коммунистические принципы птичьих полетов,
и все для того, чтоб ты мучился,
вслушиваясь в сердцебиение велосипедов и деревьев,
в разговоры рабочих,
чьи языки промыты холодной водкой, как новые детали.
Молодая трава, что вырастет на этих фундаментах,
молодая трава, о которой никто ничего не знает,
молодая трава, вокруг которой вертится небо,
трава – молодая и влажная,
ради которой все и происходит;
у этой девочки такие тонкие сосуды,
что иногда по ним не может пробиться кровь,
зимой, когда кожа пересыхает, как реки,
слышишь ее сердце?
ее сердце бьется медленнее,
это значит – сейчас она спит
или просто очень спокойная.
С украинского