Богат и красив город Ур,
высокой стеной огражденный.
Величественный зиккурат
увидишь ты издалека.
К подножию древних фигур, -
людьми, а не богом рожденных, -
пройди через тысячи врат
в далекие эти века.
Там, на высоком холме
в центре великого града,
храм, как библейский ковчег,
меж облаками плывет.
Остались за ним по корме
царство Шумеро-Аккада
и двадцать первый век -
как наш, только наоборот.
Вход к алтарю и во двор
храма высок и наряден.
Там сторожит медный лев
строй мозаичных колонн.
Не отвести от него
нам изумленного взгляда.
Смотрит на нас барельеф
с львиноголовым орлом.
Внешне кирпичный фасад
синей глазурью украшен.
По фризам, внутри, хранит он
ряды мозаичных картин,
и с нами они говорят
о жизни, похожей на нашу,
что в вечном потоке времен
в ковчеге плывет взаперти.
Там по зеленым лугам
тучные бродят стада,
женщины из молока
делают масло и сыр.
Молятся своим богам
дети любви и труда,
веря, что там, в облаках,
ждет их безоблачный мир.
Ну а в квартале жилом,
от гавани неподалеку,
жил-был с семьею своей
обыкновенный старик.
Он выстроил крепкий свой дом,
и как положено, к сроку,
послал бог ему сыновей –
их было, как водится, три.
Был каждый из них - молодец!
Сын младший, Аран, был галь-уку, -
носил он наряд боевой
и в армии царской служил.
Нахор – средний, как и отец,
в торговле набил себе руку:
агентом – дамкаром, он свой
в хозяйственном ведомстве был.
Абрам же, сын старший, пошел
служить по финансовой части.
Взимая налоги в казну,
имел он приличный калым.
И было бы все хорошо,
да приключилось несчастье,
когда царь их, Ибби, ко дну
пошел вместе с царством своим.
Не защитила стена
на западе от бедуинов,
которую в прошлом создал
царь Ура наследный, Гимиль.
Степных амореев волна
ее превратила в руины,
и хлынула степь, как вода,
Евфрат заполняя людьми.
Грозил на востоке Элам.
По горному склону спуская
отряд за отрядом на Тигр,
он слал террористов вперед.
И не было меры для зла,
и плакал, не умолкая
от этих воинственных игр,
шумеро-аккадский народ.
Не обошла стороной
лихая беда старика.
В одном из сражений Аран
геройски погиб за царя.
Беды не бывает одной:
в разрушенном царстве никак
с народа налог не собрать -
доход старший сын потерял.
Настал в Междуречье закат
для третьей династии Ура.
Единому солнцу, без сил,
с небес предстояло упасть.
Суверенитетов парад
по городам шел аллюром -
Ларса, Эшнунна, Иссин
брали удельную власть.
Патриотично трубя
марши, чиновник матерый
спускал тихо, на тормозах,
обязанностей своих груз,
и обогащали себя
жулики да мародеры,
обрушивая на глазах
Шумеро-Аккадский Союз.
Как быстро меняется мир!
Всего лишь полвека назад
сиял царь могучий, Шульги,
как солнце с небесных высот.
Соседи - шумер и семит -
глядели друг другу в глаза,
и вырос под светом благим
единый союзный народ.
Великодержавной рукой
он сдерживал горцев востока -
смирил луллубеев, Элам,
назначил патэси в Аншан.
В Сирийской степи, за рекой
Евфратом, в сраженье жестоком
на поле смиренно легла
степных амореев душа.
Не смели идти поперек
хурриты ему и гутеи.
Ходил он в Субарту войной
и Азии Малой грозил.
Царям мы не ставим в упрек
безумную эту затею
подняться людскою волной
к вершинам миров из низин.
Но слаб человеческий род
великой своею гордыней -
богов подменяют цари,
патэси царями глядят.
Свой культ царь Шульги создает,
себя вознося как святыню.
Держава гниет изнутри,
и смертные пьют этот яд.
И сила державной волны,
поднятой снизу, слабеет.
Народная масса потом
с вершин устремляется вниз.
Оплот нерушимой стены
взрывается пеною белой,
и снова всемирный потоп
господь исполняет на бис.
В преддверии этой беды,
неодолимо грядущей,
собрал старый Фара детей
своих на семейный совет.
Поставив вопрос молодым:
что следует делать им в гуще
тревожных событий? - хотел
от них однозначный ответ.
Сын старший ответил: «Бежать! -
я выход один только вижу.
Не будет житья никогда
на перекрестке дорог.
Нам здесь не собрать урожай.
К филистимлянам поближе
перебираться, видать,
нас вынуждает наш бог».
«Ну, нет! – средний сын возразил, -
мне для торговли успешной
нет места лучшего, чем
на перекрестке дорог.
Давно уже свой магазин
у филистимлян есть, конечно -
все схвачено у богачей!
Велит здесь остаться мой бог».
Сын младший спокойно молчал
в свежей глубокой могиле.
Его бог уже ничего
не сможет ему пожелать.
Из двух однозначных начал,
равных по духу и силе,
Фара своей головой
вынужден был выбирать.
Империя Ура падет –
подсказывал жизненный опыт.
Искать чудеса в решете
не позволял здравый смысл.
Никто и нигде нас не ждет,
и сколько по миру ни топай,
везде уже есть паритет
богатства, тюрьмы да сумы.
«Давно, - молвил мудрый старик, -
зовет меня сердце в Харран,
к могилам родных и друзей,
где тени былого живут.
Мир непостижимо велик!
Домой возвращаться пора
Путем Полумесяца - все
его Плодородным зовут.
И если вам жить суждено
в начале пути и в конце,
в Харране могила моя
будет опорой Пути.
Вы - как два ведра на одном
моем коромысле, и цель
моя – на ногах устоять
и ведра домой донести».
Вставало кровавой зарей
над Уром светило востока.
Не слышно в лесной полосе
птиц певчих, лишь – ропота звук…
Старик Фара медленно брел
средь беженцев, в общем потоке,
Путем Полумесяца – все
его Плодородным зовут.
Шел рядом сын старший, Абрам,
с женой благоверною, Сарой.
Покинул пенаты и сын
Арана покойного – Лот.
Обоз нажитого добра
тянул кое-как осел старый,
и каждый с собой уносил
груз предстоящих забот.
Остались в родимой земле
торговая лавка Нахора,
дом милый да свой огород,
ставший навеки чужим.
И рухнул Союз! - взяли в плен
царя победители вскоре,
а у парадных ворот
лишь черный ворон кружил…
Шло время, незримой рукой
врачуя житейские раны.
В Харране, смекнув что и как,
Абрам быстро на ноги встал.
Но в мыслях он был далеко -
в далеких неведомых странах.
Искать свой удел мужика
звала голубая мечта.
Мечтать нам не вредно, да вот
есть верность сыновнему долгу.
Отца без присмотра Абрам
оставить в Харране не мог.
Кружил бытовой хоровод
без всякого смысла и толка,
и гневался по вечерам
зовущий вперед его бог.
Всему есть отмеренный срок,
и каждому есть своя доля.
Навек старый Фара уснул,
свою жизнь достойно прожив.
Оставил он детям урок
судьбы со свободою воли,
где нечего ставить в вину,
и не о чем больше тужить.
И похоронил его сын,
оставив на добрую память
могилу в лесной полосе,
где странникам птицы поют.
Висит на ней, словно весы
на коромысле с плечами,
Путь Полумесяца – все
его Плодородным зовут.