---Моему отцу
---Николаю Васильевичу
---Синицыну посвящается
Дымят в вагоне самокрутки,
Мужицкий пот и едкий чад.
Утихли слезы, смолкли шутки,
Лишь в полутьме глаза блестят.
Места родные в даль уплыли,
И с каждым часом ближе фронт.
Вчера – гражданские все были,
Сегодня – все наоборот.
Солдат – и тот мужик в сединах,
И тот безусый гармонист.
Всех под ружье свела судьбина –
Пришел с мечом в страну фашист.
Остались жены, дети, внуки.
На них заводы и поля.
И ожиданий долгих муки
Победы ради, жизни для.
Сидят солдаты, как с похмелья,
Боль головная, сердце жмет.
Гармонь в углу, не до веселья,
Дым самокруток, едкий пот...
Вдруг с полки самой верхней, третьей,
Спустился русый паренек.
Лежал давно там, неприметен,
Сюда попал как – невдомек.
– Смотри, почти Христа явленье!
– Нет. Это заяц! Где билет?
Среди вагона оживленье:
– Откуда ты? Зачем здесь, шкет?
– Ну, ты чего надулся, дура?
Брось не гляди на нас быком.
Парнишка огляделся хмуро,
Под носом вытер кулаком.
– В далекий путь, пацан, собрался?
– На фронт, небось, фашиста бить?
Но с нами ты не призывался,
По списку лишний, как тут быть?
– А хоть бы бить! Смешного что тут?
Я в драке крепок, терпелив...
Прервал мальца вагонный хохот:
– Ершист мальчонка и строптив!
– Такой устроит фрицу жару,
Из-под стола хоть не видать!
Но тут солдат из самых старых
Прервал веселье:
– Хватит ржать!
Чего напали на мальчишку?
Недолго довести до слез.
Малец вам – это не картишки,
По делу, может быть, всерьез.
Старик погладил по волнистым
Густым мальчишеским вихрам:
– Ну, будь смелей! Скажи ершистый,
Чего в вагон забрался к нам?
– Отец на фронте год уж скоро,
И никаких о нем вестей.
Из-под Архангельска, помор он.
Мне б до его дойти частей.
Ему бы я, найдя, поведал,
Как тяжко дома с мамкой нам...
Что хлеб со жмыхом пополам...
Что ждем его живым, с Победой.
А если не найду батяньку
Я сразу,
То тогда пока,
Как мой приятель Сомов Санька,
Пойду я в сыновья полка.
Сказал парнишка просто очень,
Без хвастовства,
Без суеты.
И уж никто шутить не хочет
От этой горькой простоты.
Дымят в вагоне самокрутки,
Мужицкий пот и едкий чад.
Утихли слезы, смолкли шутки,
Лишь в полутьме глаза блестят.
Места родные в даль уплыли,
И с каждым часом ближе фронт.
Вчера – гражданские все были,
Сегодня – все наоборот.
В ОКОПАХ
Сидим в окопах. День второй.
Дождь заунывно-проливной.
На дне окопа и в щелях – вода.
Костры – нельзя, курить – нельзя,
А я, как цуцик, весь озяб.
Из тыла не торопится еда.
Что мы воюем натощак,
Не догадается наш враг:
Ему к обеду мы подкинем мин.
И с голодухи снайпера
Бьют, в основном, по поварам.
Готовьте, фрицы,
больше домовин!
Мою шинель хоть выжимай.
Ноябрь суров – не месяц май,
А табака – на самокрутку или две.
Что – табака? Сосу мундштук,
А ведь патронов десять штук:
Уж очень скуден будет Гитлеру ответ.
Бомбит нас фриц, как он хитер –
За артобстрелом вмиг попер!
Стреляй, братва, хоть сапогом стреляй!
И хоть два дня мы без харчей,
С пустым желудком-то ловчей
Бить в рукопашной.
Только не зевай!
Эх, разгорелся в драке я,
Взопрела аж спина моя.
Колю со злости животы штыком!
Фашист, гляди-ка, драпанул!
И в контратаку взвод рванул
Всерьез – за дополнительным пайком!
На их остались рубежах,
Тушенка варится в котлах,
И сигареты – хоть дерьмо, но есть, ей-ей!
Пускай ругается комбат -
Заначу вражий автомат,
Теперь немчуру встречу веселей!