В подъезде, как обычно, накурено, а на первом этаже, прислонившись к батарее, дремлет бродяга. Из нашего аккуратного дома он бы в мгновение вылетел с криком и бранью. А здесь ничего, люди добрее, не трогают. А может, равнодушнее.
Дверь слева на третьем этаже - квартира Полины, одинокой женщины в годах, у неё сын-школьник, высветленные пероксидом волосы и коврик с медвежатами перед дверью, грязный и истертый. Полина - ожесточенная и измученная женщина, мотающаяся между двумя работами и домом, она уже ни во что не верит и все силы вкладывает в воспитание сына. Лишь о нём она может говорить тепло, во всём остальном - склочница. "Петенька у нас будет поступать на физический факультет, да, Петя?". Как-то раз я встретил Петеньку в компании типичной малолетней шпаны, они вышагивали вечером по районному скверу, поджидаясь неудачливых прохожих.
Дверь справа на третьем этаже - квартира многодетной семьи, отец всю жизнь работает слесарем, мать - учительница начальных классов, и я постоянно дивлюсь, как они умещают своих ребятишек в эту конуру, ведь в этих домах все квартиры - полуторки. Наверное, они открывают дверь, запихивают туда по одному всех детей, потом шмыгают внутрь сами и общими усилиями закрывают дверь, как в переполненном автобусе, бывает. Спасает чуть-чуть то, что старшая дочка-студентка Инна почти не появляется дома и живёт у своего жениха(хахаля?).
А что же за средней дверью на третьем этаже? Такой старенькой дверью, с советских времён обитой дермантином, он в нескольких местах изрезан мальчишками, а в нижнем углу даже вырезан приличный кусок. Там живёт моя бабушка, и сейчас она, наверное, уже подкралась к двери и подглядывает в глазок - у неё отличный слух, и даже тихие шаги в подъезде никогда не останутся ею незамеченными. Значит, на расстоянии менее метра от меня - моя бабушка, а я стою перед дверью, вытираю ноги о жесткий коврик, стащенный с крыльца какого-то магазина, и готовлюсь нажать на звонок. Звонок жмётся плохо, и только с третьего раза по квартире разливается трель, призванная напоминать пение какой-то лесной птицы. Бабушка, впрочем, терпеливо дожидается, и, хоть в глазке и мелькают тени, она открывает дверь лишь спустя секунд пятнадцать, и так искренне удивляется мне, моему целлофановому мешку с продуктами в руках, растрепанной шевелюре и трёхдневной небритости, что я даже удивляюсь сам - действительно, что я здесь делаю?
А потом - час, или два, или три, я теряю ощущение времени, и она - эта сморщенная мумия с крашенными в непонятный цвет волосами - бесконечно поит меня чаем, и приговаривает, что кофе - это вредно, это нельзя, от этого болезни, и вообще не наше это, то ли дело чай, хотя бабушка, чай - ведь это тоже не наше, наше - это квас. А ещё она кормит меня печеньем, я беру пачку, хочу открыть, она в панике вырывает у меня из рук: "Стой! Осторожно нужно", и осторожно, ножичком разрезает упаковку, и в сухую ладошку падает купончик с круглой суммой, обозначенной на картоне. Она бережно кладёт его в вазочку, и если приподняться и заглянуть в вазочку, можно увидеть ещё штук двадцать идентичных купонов. "Нужно найти к этой картинке пару, и получу выигрыш", - важно обьясняет она мне.
А потом - она суёт мне газету, тыкает пальцем в статью: "Почитай, вот тут, про Леонтьева пишут, как он худеет". Мне становится смешно, я бы лучше, раз уж на то пошло, прочитал биографию Блока. А бабушка - кажется, она вся скомкана из сухих листьев, даже когда двигается, она шуршит - снова удивляется: как это может быть неинтересно про Леонтьева?
Она уходит в другую комнату, а время! время тянется тянется тянется, я весь, кажется, пропах лекарствами и этим сухим карамельным печеньем, и вот она возвращается, и приносит с собой коробочку с каким-то статуэточным гномом, вот, говорит, это тебе. Я неловко рассматриваю гнома, конечно, "Бабушка, я давно мечтал о гноме, мне его даже есть, куда поставить", вспоминаю свою аккуратную комнату, строго-классическую, и представляю у кровати дешевую статуэтку, а снизу, к основанию приклеена этикетка, "Made In China", и это "Made In China" словно оставило отпечаток на всех вещах в этом доме, на бабушкином печенье, на наших отношениях, на всей нашей жизни, на всём, на всём...
Я ухожу домой через сквер и верчу в руках глупую статуэтку. Всё именно так.